Ровно в 1 час дня, если точнее, в 12 часов 59 минут, собирается штаб работающих и обращается к работодателю поздне-капиталистической формации:
— До встречи в два часа, сэр.
— Может быть, после ланча мы продвинемся хоть немного дальше, — отвечает шеф.
— Разумеется. Сделаем все возможное. До встречи в два часа десять минут.
Диалог длится полминуты, но согласно коллективному договору, определяющему перерыв на обед, если он начинается позже, чем в 1 час дня, то длится на 10 минут дольше. Но после 2 часов 10 минут все сотрудники уже на борту и по завершению обычных процедур — снятия плащей, закатывания рукавов, анализа футбольного матча и последних событий — приступают к новаторскому, длящемуся аж до 4 часов, массовому производству.
В 4 часа наступает время второго и, собственно, настоящего перерыва на чай. Кто-то из членов штаба спускается вниз, чтобы приобрести сахар, поскольку его — и это тоже закреплено правилами — всегда покупается столько, чтобы хватило только на одно чаепитие. В этот раз гонец несколько запаздывает, ведь он должен также прикупить и шапочки для своих двойняшек, и садовый шланг для шурина. Но все-таки он приходит достаточно вовремя, чтобы успеть принять участие в коллективных посиделках за закрытыми дверями, куда шеф не допускается. Предмет обсуждения — напряженные отношения между работодателем и служащими и возможность проведения предупредительной забастовки. Беседа завершается сразу после 5 часов пополудни, так что для возобновления прерванной деятельности остается еще по крайней мере более 20 минут.
Таким образом, английский служащий работает 16,5 часов в неделю, исключая праздничные дни. Понятно, что англичане гордятся тем, что создали столь гуманные правила работы. Они убеждены также, что под руководством профсоюзов смогут добиться нового, еще более гуманного порядка, и они готовы — как всегда, под чьим-либо руководством — в интересах социального прогресса идти даже на такие жертвы, как банкротство своего предприятия или девальвация фунта. Организованный английский рабочий, как никто другой, не будет ни колебаться, ни отступать. А если положение будет и дальше ухудшаться, то он не дрогнет перед тем, чтобы провести всеобщую забастовку.
Боже, храни королеву!
По-джентльменски
Чтобы продемонстрировать читателю конкретный случай британской благовоспитанности, опишу свое следующее посещение Англии — или, лучше сказать, мое прощание после успешного посещения Министерства по налаживанию и укреплению культурных связей, или что-то в этом духе.
Начальник соответствующего бюро, некто мистер Макфарланд, тепло приветствовал меня, и угощал (чаем, если не ошибаюсь), и проводил меня до высокой сводчатой двери кабинета, отделанного темной сосной, родословная которого восходила к 1693 году.
Когда мы достигли двери, мы оба остановились на одном расстоянии от нее.
— Милости прошу, — сказал м-р Макфарланд. — После вас, сэр.
И он сделал соответствующий знак рукой. К этому моменту я находился на английской земле уже два дня и был более-менее посвящен в таинства межличностных отношений цивилизованных народов.
— О, прошу вас, м-р Макфарланд, — я остался на месте. — Только после вас.
— Вы мой гость, сэр. Я тут у себя дома.
— Опыт дороже красоты, — отшутился я. — Только после вас.
Этот столь многообразный диалог продолжался несколько минут. Я очень торопился, но мне не хотелось обижать чувства м-ра Макфарланда. Во-первых, он был англичанином, во-вторых, он действительно был старше меня.
— Прошу вас, м-р Макфарланд, — сказал я и легонько подтолкнул его, чтобы побудить к реализации своего преимущества.
— Ни в коем случае, — ответил м-р Макфарланд, схватил мою руку и вывернул ее привычным приемом дзюдо в сторону двери. — Не смущайте меня.
— Но вы же старше, — упорствовал я, пытаясь свободной рукой провести ему ответный удушающий прием и подтащить к двери. — Только после вас, м-р Макфарланд.
— Нет… Нет… Это же… мое бюро. — М-р Макфарланд стал понемногу задыхаться, поскольку мой захват серьезно затруднял ему дыхание.
Я уже видел себя победителем. Внезапно он подставил мне подножку, так что я зашатался. Но быстро ухватившись за висящий на стене гобелен я восстановил равновесие и уберег себя от потери активности:
— Я настаиваю, м-р Макфарланд. После вас.
Мой левый рукав за время этого обмена любезностями превратился в лохмотья, а брюки м-ра Макфарланда лопнули в нескольких местах. Какое-то время мы еще стояли друг против друга, тяжело дыша и не в силах успокоиться. Затем м-р Макфарланд неожиданно сделал ловкий прыжок и попытался ударить меня в живот. Я отскочил в сторону и он ударился о шкаф с документами.