Выбрать главу

Поскольку моя жена — весьма плохая пловчиха, мы еще на вокзале справились, как нам лучше всего добраться до нашего отеля.

— Возьмите катер-такси, — гласил совет. — Прямо перед вокзалом вы найдете любое их количество. Но ни при каких обстоятельствах не нанимайте гондолу. Это обойдется очень дорого.

Забрав из камеры хранения свой багаж, мы приступили к поискам катера-такси. Вокруг не оказалось ни одного. Гондол же, наоборот, стояла целая флотилия, и в каждой — по гондольеру в просторных черных штанах, и каждый — с жаждой денег в глазах.

Ну, будь, что будет, — решили мы и влезли в одно из этих романтично покачивающихся суденышек. Старый венецианец, опиравшийся на длинный шест, взял с нас за посадку по 1000 лир, его юный помощник за 2000 лир запихнул наш багаж под мокрые сиденья, а третий за 500 лир сказал: — Аванти[42].

Поездка на гондоле была чистым удовольствием, лишь слегка омрачаемое чувством стыда, что обычно приходит к израильскому гражданину, когда он непринужденно откинувшись, сидит на своем мягком сидении и вынужден при этом наблюдать, как его сосед с напряжением выгибает спину в гребле. Гондолы как таковые напоминают те исторические транспортные средства, с которыми когда-то викинги покорили половину Европы. Во всяком случае, гондолы, похоже, происходят из того времени, когда было разрешено рабство, и еще не были изобретены чемоданы.

Наш викинг, однако, вел себя вполне миролюбиво и даже пел трепетным голосом свое "О соле мио"[43]…

Самая лучшая из всех жен была этим заметно увлечена и едва не плакала от умиления, если бы при каждом третьем толчке шестом самый тяжелый из наших чемоданов не ударял ее по голени.

Я же про себя уже представлял, как викинг предъявит нам счет к оплате и как я расстрою ему удовольствие.

— Amico[44], - скажу я ему, — со мной такие штуки не проходят. Какому-нибудь салаге ты можешь уши крутить, а мне нет…

— Двадцать тысяч лир, — гондола подошла к отелю. — Venti mille[45]!

— Амико…

Дальше у меня не пошло. Гондольер сразу же начал ругаться и браниться, выкрикивая:

— molto[46] багаж, molto устал, molti bambini[47] дома и Санта Мария делла Кроче за углом.

Это было ужасное представление. Поэтому я поспешил как можно скорее отделаться от него этими 20000 лир, и поскольку он не мешал мне выгрузить чемоданы, я дал ему еще 1000 лир сверху.

И что же? Он засунул деньги в самый дальний карман своих штанов, ухмыльнулся, но не тронулся с места.

— Arrividerci[48], - крикнул я ему. — Давайте, двигайте отсюда. Чего еще ждете?

— Чаевых, — пропел он. — Совсем чуть-чуть чаевых, синьор…

— Это уже слишком! Не вы ли уже прикарманили двадцать тысяч моих лир? И разве я добровольно не добавил вам еще тысячу?

— Да, верно, — кротко возразил викинг. — Но это были официальные чаевые, добавьте еще и от себя лично.

Ни слова не говоря, я повернулся к нему спиной. Я не дал ему ничего, кроме еще одной 500-лировой купюры.

Портье, который безмолвно наблюдал всю сцену издали, спросил меня, почему мы не приехали на катере-такси. И разве мы не знали, что только безумцы берут гондолы. И сколько, должно быть, этот жулик выжал из меня.

— Из меня никто ничего не выжимал, — высокомерно ответил я. — Он попросил пятнадцать тысяч лир и получил пятнадцать тысяч лир.

Портье вскинул ошеломленный взгляд к небу, взял со своего стола официальное издание "Настольной книги по перевозкам иностранцев в городе Венеции" и открыл страницу с тарифами на гондолы:

— Влюбленные парочки с восемью чемоданами — 8000 лир, — прочитал он.

К полудню небольшая часть наших затрат вернулась. В ресторане какая-то дама, сидевшая за соседним столиком, уронила на пол нож, и вспомнив свое хорошее воспитание, я нагнулся, чтобы поднять и передать ей его, за что она сунула мне в руку 200 лир. С быстрым "Grazie"[49] моя жена схватила купюру, спрятала ее в сумочку, и через некоторое время отметила, что скупая старая ведьма могла бы дать и больше…

О сумме счета в ресторане я по благородству своему умолчу. В конце концов, надо принять в расчет двух одетых в золоченые униформы официантов, постоянно стоявших у нас за спиной, необдуманно одетые в белоснежное столы, и привилегия, заключавшаяся в том, что нам поливали салат маслом из персонально принесенного от директора драгоценного, старинного хрустального графина. А ведь все это стоит денег. Вот только на поездку на гондоле мы не потратим больше ни единой лиры.