— Синьорина, — возразил я ей по-итальянски, — у меня нет намерения посещать Рим.
— Вы должны это сделать, — возразила в свою очередь секретарша. — Рим осенью просто великолепен.
Я внес компромиссное предложение, что в таком случае снимаю свою заявку на проездную скидку, но она была неумолима:
— Итальянское правительство придает большое значение тому, чтобы вы увидели всю Италию!
Ну, ладно. Мы приземлились в Неаполе, увидели его и умерли. После этого мы поехали на поезде в Рим, пока что за полную стоимость. Мы прибыли туда в три утра и попросили заспанного шофера такси отвезти нас в самый дешевый отель. Поскольку он понимал только по-итальянски, он привез нас в Гранд-отель "Маджестик", который мы можем от всей души порекомендовать всем нашим друзьям-миллионерам; это такой маленький постоялый двор, где самый дешевый номер стоит пятьдесят долларов.
Ну, ладно. В конце концов, должны же мы были где-то отдохнуть от бессонной ночи.
На следующее утро мы направились в управление. Я остановил проезжавшее такси и назвал цель с чувством собственного величия:
— Уфицио Стампа!
Спустя полчаса нас высадили перед Римским Форумом, просторным, необычайно впечатляющим местом (я имею в виду эти мерзкие руины).
Я попытался выяснить у шофера хотя бы маленький намек, указывающим на "Уфицио", не говоря уже о "Стампа", но поскольку он понимал только по-итальянски, мы продолжили поездку в направлении Болоньи.
На пути к этому сверхитальянскому индустриальному городу с нами произошло первое чудо: перед самой Сиеной наш автомобиль задержали дорожные полицейские, которые говорили пару слов по-французски, и сообщили нам, что итальянское выражение "Уфицио Стампа" означает не "Минстерство иностранных дел", как мы полагали, а "пресс-бюро", что, естественно, допускает различные толкования.
Мы извинились перед водителем за недопонимание и бодро повернули назад.
Итальянское министерство иностранных дел занимало свыше трехсот дней этой плодородной земли и было выстроено в поздне-муссолиниевском стиле из цельного куска мрамора.
Чтобы не тратить зря времени, мы обратились прямо к двум меченосцам-херувимам, охраняющих вход, и спросили их, где находится пресс-бюро. Один херувим так и стоял, как глухонемой, второй понимал только местный диалект, то есть итальянский.
К этому времени животворное средиземноморское солнце уже перешагнуло зенит, так что наши желудки начали издавать явственное урчание. Оно звучало, как разухабистое пение ямщика на неровной дороге. По этим мелодиям мы и нашли Уфицио.
Дружелюбный служащий встретил и с большим интересом выслушал наш пространный рассказ об удостоверении на особую скидку, которое должно нас тут ждать. К несчастью, единственный язык, которым он владел, был язык его матери, итальянки. Нам показалось, что в потоке его сплетенной из комплиментов речи снова и снова мелькало слово "subito"[61], а больше ничего существенного мы не поняли.
Самая лучшая из всех жен не потеряла голову от такого неуважения и остановила служащего внезапным решением, сунув ему под нос наше пресс-свидетельство об аккредитации, отчего он радостно заулыбался и кроме того воскликнул пару раз: "Израиль! Израиль!".
Затем он оставил нас в соседней комнате и вернулся с другим служащим, в котором мы сразу же признали еврея, поскольку у него были черные волосы и соответствующий говор с быстрой жестикуляцией, как у всех итальянцев. Мы были спасены. Вечный Жид обнял нас, потряс за плечи и ликующе воскликнул на безупречном иврите:
— Эйхман! Эйхман![62]
Мы объяснили ему, что пытаемся получить обещанные нам удостоверения на скидку, поскольку не в состоянии больше бросать в пасть этой банде грабителей из Гранд-отеля по пятьдесят долларов.
Вечный Жид погрузился в глубокие раздумья. Потом он сказал:
— Эйхман!
Это был далеко не удовлетворительный ответ, однако, к счастью, в этот момент появился директор Уффицио, элегантный, со светскими манерами тип с беглой итальянской речью. Он исследовал мое свидетельство об аккредитации в течение получаса, пробормотал что-то похожее на "уно моментино"[63] и скрылся со своими помощниками в соседнем конференц-зале.
К вечеру он вышел наружу и жестами обратился ко мне с речью, которой не было конца.
— Сэр, — прервал я его в конце концов и, как всегда в таких случаях, собрал все свои знания английского. — Почему вы говорите со мной по-итальянски, когда видите, что я не понимаю ни единого слова.
Однако, директор не понял ни единого слова, поскольку говорил только на итальянском.