А. Герцык
Нечастый дождь капал на крышу балкона,
Точно по железу кто-то переступал осторожно.
Мы слушали напев дождевого звона,
И было в душе от молчанья тревожно.
Как листья под мелким дождевым ударом,
Вздрагивало сердце, и в глазах твоих
мерцал блеск влажный.
Я сказал. Вздохнула ты. А в саду старом
Ветер рванулся, и проплыл вздох протяжный.
Снова тишь. Ветер сложил влажные крылья.
Недвижно уныние неба. Не дрогнуть молнии алой.
В серой тиши безвластны грома усилья.
Дождь победит баюканьем день усталый.
И снова он капал на крышу балкона,
Точно по железу кто-то переступал осторожно.
А в душе, под напев дождевого звона,
Вздыхало одно лишь слово:
— Невозможно.
Как дракона иссохший скелет,
Стройным остовом горы легли,
И лежат они тысячи лет
Мертвым стражем земли.
Все терзая свистящим бичом,
Мчится ветер умерших пустынь.
В одеянии скорбно-седом
Преклонилась полынь.
Ветер в море купает крыло,
Кроет чернью сапфир и опал,
И разбитое в брызги стекло
Мечет на берег вал.
Дыбом пенные волны встают,
Словно белые чайки в бреду...
Эти чайки мне сердце клюют,—
Я туда не пойду.
Одинокий, нелюбимый,
Я из дома в час вечерний
Выхожу. Гляжу кругом.
Тучи тянут мимо, мимо,
Серебро мешая с чернью.
Осень в воздухе ночном.
М. Волошину
Когда над стогнами Содома
Огонь небесный засверкал,
Бродил один, вдали от дома,
Я в тишине пустынных скал.
Ночное небо разверзалось
Все искрометней, все страшней,
И тень дрожала и шаталась
Средь возрастающих огней.
И рдели скал нагие склоны,
Вершинами пронзая тьму,
И гул, и треск, и вопль, и стоны
Неслись к молчанью моему.
Но страха трепетное жало
Не обожгло души моей,
И сердце гордое шептало:
«Иди туда, иди скорей!»
Порока огненные чаши
Всю жизнь я смело пил до дна.
И смерть мне, всех сожжений краше,
В небесном пламени дана.
Я преклоняюсь духом вольным,
Мой Бог, перед Твоим судом:
Сожги, сокрой под прахом дольным
Меня и мой родной Содом.
То древний сон земной гордыни.
Всегда он жив в душе моей,
Но сон иной мне снится ныне,
Среди унынья темных дней.
Нет древних стен, нет стройных башен,
Где проходил спасенный Лот,
И дым беспламенный так страшен
Над белым призраком болот.
И нету грозного Владыки,
И мщенья огненного нет,
Но в белой тьме на скорбном Лике
Еще страшнее тихий свет.
И тихий голос громче грома:
- Поник, бледнею, трепещу,—
«Я все простил сынам Содома,
Но вам, познавшим, — не прощу».
2 августа 1913
Верино
Вяч. Иванову
Пусть медлит Друг, пусть инеем покрылась
Его стезя над тихою рекой:
Я знаю все, что в сердце совершилось,
И я люблю мой огненный покой.
Пусть темный путь земных ущелий долог:
Неизменивших верный ждет удел.
О, погляди, как смерти белый полог
От алых роз зардел.