— Нет! — отрезаю я. — Хватит пить. Лучше пошли в дом и помиритесь с папой.
Мама качает головой.
— Пусть катится туда, куда намылился. Удерживать его, упрашивать, ублажать я не намерена. Потому что ни в чем не виновата.
Снова пристально смотрю на ее лицо. На нем отражается гнев и больше ничего.
— Я уже подумываю, не завел ли он себе какую-нибудь… и не мечтает ли сбежать к ней? — говорит она.
Усмехаюсь.
— Что ты несешь? Сама же прекрасно знаешь, что, кроме тебя, ему никто не нужен.
Мама пренебрежительно фыркает.
— Глупости.
— Никакие не глупости! — с жаром доказываю я. — Он даже смотрит на тебя с обожанием. Когда вы не в ссоре, конечно. Неужели ты этого не замечаешь?
Мама с безразличным видом похлопывает рукой по подлокотнику.
— Это он по привычке. На самом же деле… — Она пожимает плечами. — Бог знает, что у него на уме. Прошу тебя, сходи за виски.
— Мама! — вскрикиваю я. — Ты пугаешь меня!
— Чем? — Ее лицо делается совершенно невинным и изумленно-вопросительным.
— Своей тягой к спиртному, вот чем! — отчеканиваю я, выпрямляясь и подбочениваясь. — Чего ты добьешься этим виски, скажи на милость? Опьянением не решишь ни одной проблемы!
— Но хотя бы на время забуду о них, — говорит мама, глядя на меня с мольбой.
— Нет! — строго повторяю я, уже разворачиваясь.
Разговаривать с отцом вообще невозможно. Он ничего не слышит, носится от шкафа к дивану, где разложены раскрытые чемоданы и сумки, и бессистемно упаковывает брюки, рубашки и костюмы. Дебора стоит на пороге, скрестив руки на груди, и уже не пытается что-либо предпринять.
Несколько минут наблюдаем за ним молча. Он что-то приговаривает и то и дело дергает головой с круглой проплешиной на макушке. Мне его жаль, и я никак не могу отделаться от мысли, что он смешон в своей суетливости и никого не пугающей грозности. В какую-то минуту я не выдерживаю, подскакиваю к нему и беру его за руки.
— Пап, да успокойся же ты!
Отец смотрит на меня злобно-рассеянным взглядом и сдвигает брови.
— Успокоиться?! И продолжать жить, как жил? — Он отчаянно крутит головой. — Ну нет уж! Избавьте! Я вам не клоун и не шут! Хватит надо мной потешаться! И так…
— Никто над тобой не потешается! — кричу я. — Ты сам выставляешь себя на посмешище, потому что не знаешь, чего хочешь!
— Не знаю, чего хочу? — Отец моргает и некоторое время задумчиво смотрит мне в глаза.
У меня в голове уже мелькает обнадеживающая мысль: вдруг он наконец прекратит свой дурацкий концерт, примет твердое решение и либо правда разведется с мамой, либо поговорит с ней иначе — серьезно и обстоятельно.
Но папа вдруг усмехается, выдергивает из моих рук свои и размашистыми шагами подходит к кровати.
— Много вы понимаете, — продолжает он по-стариковски ворчать. — Потому что все трое одного поля ягода…
Кошмар продолжается битый час. Отец укладывает и укладывает свои вещи. Потом достает их из одной сумки и упаковывает в другую, потом в чемодан — и так без конца. Мы с Деборой подпираем косяки и выслушиваем неостановимый поток обвинений и ругательств в адрес мамы, нас и всех женщин на свете.
Спустя какое-то время в коридоре за нашими спинами раздаются шаги. Одновременно поворачиваем головы. По лестнице неторопливо поднимается мама. Ее глаза уставшие, но хмель определенно уже прошел. Она полвечера просидела в шезлонге и, наверное, передумала сотню дум.
Вспоминаю про бутылку с виски, которую я, как только вошла в дом, забрала из бара в гостиной. Очевидно, мама в него уже заглянула и идет к нам с требованием вернуть бутылку.
— Девочки, я все понимаю, — извиняющимся голосом произносит она. — Но, прошу вас, не мешайте нам. Лучше куда-нибудь поезжайте, развлекитесь.
Дебора кривит губы в усмешке.
— Если вас оставить, бог знает чего вы тут натворите. Вы же как малые дети! Один полдня бегает туда-сюда будто заведенный, грозит всему миру…
— Вы только послушайте! — выкрикивает папа откуда-то из недр шкафа. — Будто заведенный! И это о родном отце! Ни капли уважения — ни от жены, ни от дочерей! Нет, с меня довольно! Довольно, слышите?! — Он высовывается из-за шкафной дверцы и трясет в воздухе кулаком.
— …вторая молча пьет, — невозмутимо договаривает Дебора, дождавшись минуты затишья.
Мама вздыхает.
— Девочки, верните мне «Джека Дэниелза».
Упрямо качаю головой.
— И не подумаем.
Мама поворачивается и идет вниз.
— Тогда я съезжу за новым.
Срываюсь с места, догоняю ее, становлюсь у нее на пути и вытягиваю руки в стороны.
— Никуда мы тебя не отпустим. В нетрезвом виде — и за руль? Забудь об этом!
— Я совершенно трезвая, — спорит мама, сверкая своими прекрасными черными глазами.
— Это тебе только кажется.
Она пытается обойти меня, но я вцепляюсь ей в руки и не позволяю продвинуться ни на шаг.
— Лучше иди приляг, — со всей ласковостью, на которую я сейчас способна, произношу я.
— Куда?! — спрашивает мама, изрядно повышая голос. — В спальню, где этот ненормальный завалил всю кровать своими шмотками?
— Еще раз назовешь меня ненормальным — и больше не увидишь ни разу в своей никудышной жизни! — гремит из спальни отец.
— И прекрасно! — визжит мама. — Ненормальный, ненормальный, ненормальный!
Отец вылетает из комнаты, багровый от злости. Дебора преграждает ему дорогу.
— Папа, уймись! Ты же понимаешь, что она это из вредности!
— Пусти меня! — вопит он.
— Это какой-то сумасшедший дом! — кричит ему в лицо Дебора.
— Дайте мне уйти, и тут воцарится покой! — ревет папа. — Будете творить, что вашей душе угодно — мешать вам будет некому!
Мама затыкает уши и взмаливается:
— Отдай «Джека Дэниелза», слышишь? Или я точно тронусь умом!
— Верни ты ей чертову бутылку! — теряя остатки терпения, вопит Дебора. — Пусть спивается, превращается в алкоголичку, если ей так хочется! А ты, наш дорогой, уезжай хоть на все четыре стороны!
Она отходит к перилам, и отец вихрем проносится мимо нас с мамой. Я разворачиваюсь, иду к большому цветочному горшку с пальмой и достаю из-за него бутылку.
Мама выхватывает ее у меня из рук и устремляется в гостиную. Дебора вылетает во двор. Отец тоже шумно топает к двери, однако на самом пороге приостанавливается, делает вид, будто забыл взять нечто крайне важное, потирает затылок и возвращается в спальню.
У меня в кармане звонит сотовый. Наум приходит мысль: если я отвечу здесь, кто-нибудь снова поднимет крик и я ничего не услышу. Плетусь на улицу вслед за сестрой, на ходу достаю трубку, смотрю на экран и вижу незнакомый номер. Секунду раздумываю, стоит ли отвечать, решаю, что разговор в любом случае отвлечет меня от безумного семейного скандала, и подношу трубку к уху.
— Алло?
— Здравствуйте. Это Эви? — Голос мужской, совершенно мне незнакомый и вместе с тем звучит очень приветливо, будто мы с его обладателем давно знаем друг друга. Судя по тону, этот человек из тех, кто умеет найти общий язык с кем угодно.
— Гм… — Я уже собираюсь сказать, что произошла какая-то ошибка, но тут вспоминаю, что меня назвали по имени. Значит, звонят правда мне и набрали этот номер не случайно. — Да, это Эви. А вы… простите?
— Джерард, — так же дружелюбно отвечает таинственный незнакомец. — Джерард Морроу.
Медленно спускаюсь по ступеням крыльца, задумываясь о том, есть ли среди моих знакомых Джерарды. По-моему, одна моя бывшая сотрудница в прошлом или позапрошлом году вышла замуж за какого-то Джерарда. То есть нет, не Джерарда… Джеральда.
Из трубки звучит смех.
— Озадачил вас?
— Гм… признаться, да, — смущенно отвечаю я, боясь показаться грубой и все еще перебирая в памяти всех знакомых мужчин, включая тех, с кем я ходила в детский садик.
— Прекрасно вас понимаю. Мы ведь ни разу не встречались. Ваш телефон мне дала Сильвия Энис.
Вспоминаю наш дурацкий разговор с Сильвией за доли секунды до того, как Джерард произносит ее имя. И почему-то краснею.