— Мы до сих пор помолвлены. Хочешь ты того или нет, я забираю тебя назад в поместье. Не поедешь сама — отправишься силой. Выбирай. Хотя после него… Не уверен, что вообще смогу до тебя дотронуться без отвращения.
Эрик молчал без единого намека на эмоции, хотя я представляла, чего ему стоило сдерживаться.
— Нет. Я люблю его. Уходи.
— Видимо, я действительно был ещё более слеп, чем все, кто столько лет терпел этого самозванца в опере… — его руки подрагивали от ярости. — Хорошо. Хорошо.
Он попытался подойти ближе ко мне, но Эрик преградил ему дорогу.
— Ты не приблизишься к этой женщине. Уходи.
Рауль хмыкнул.
— Лотос… Прекрасный чистый лотос в грязной канаве. Неподобающе чистый. Ты вводишь людей в заблуждение своей видимой чистотой и красотой, дорогая Кристина. Мне кажется, это стоит исправить, — он странно ухмылялся, я вжалась в стену в поисках хоть какой-то опоры. -…Привести в некоторое соответствие окружающей обстановке, а то пока вы недостаточно похожи друг на друга.
Я не успела ничего понять, не заметила, как он оказался рядом, и в следующее мгновение почувствовала разрывающую острую боль, которая захлестнула меня целиком. В глазах потемнело, я потеряла равновесие, и только услышала грохот падающей мебели и звон какого-то металлического предмета, отлетевшего к стене. По лицу побежала кровь, стекая по шее и груди, и я инстинктивно прижала ладони к щекам, защищая глаза и ощущая противную горячую сырость. Зрение начало возвращаться. Сквозь пелену боли, сползая по стене, я увидела Рауля. Он лежал лицом вниз с выкрученными руками, Эрик прижимал его голову коленом к дощатому полу, и очень тихо, почти ласково, говорил ему на ухо:
— Я давал тебе возможность уйти по доброй воле и забыть нас обоих. Я тебя предупреждал. Проявил великодушие, если угодно… Даже не убил, когда ты оскорблял сначала меня, а потом ее. Но теперь ты не оставляешь мне выбора. Ты прошел свою точку невозврата, Рауль. Жаль. Я думал, ты умен.
Рауль что-то прохрипел, пытаясь ответить.
— Нет, дорогой друг. Я не давал тебе права голоса и не разрешал говорить. Все, что ты хотел сказать, ты уже сказал. Прости, но последнего слова перед казнью не будет. Я буду защищать эту женщину до конца своих дней, и убью ради нее столько раз, сколько потребуется. Ты заслужил уже несколько раз — после того, как ворвался в мой дом, после обещания увезти ее силой, после оскорблений, и наконец — после ножа. Красивый нож. Ты причинил ей такую боль, дорогой, за которую ты заслуживаешь не только умереть, но и воскреснуть, чтобы снова умереть. И так до бесконечности.
Его речь странным образом умиротворяла, невзирая на всю ее чудовищность. Я почти провалилась в забытье, напоследок глядя на то, как Эрик, сохраняя ледяную невозмутимость, сжал его горло железной хваткой. Спустя несколько секунд человек, который когда-то признавался мне в любви, а теперь чуть не убил меня, замер навсегда. Эрик бросил ему в лицо нож, подобрав его с пола, и брезгливо вытер руки, и мое сознание отключилось.
***
Я очнулась, когда было уже темно, укутанная в теплое одеяло. Эрик сидел рядом и осторожно целовал мои пальцы, один за другим. Я приоткрыла глаза, и лицо вновь вспыхнуло от резкой острой боли.
— Я уже отправил мальчишек на вокзал. Мы уезжаем через два часа. Нет смысла ждать следующей ночи.
— Куда? — спросила я и не узнала собственный голос, он казался слабым и глухим.
— В Болонью. Ты предлагала Италию, помнишь. Там красиво, и много солнца.
Он был полностью одет, лицо закрывала неизменная маска. Я коснулась пальцами ее гладкой поверхности.
— Но ведь ты не любишь солнце. Помнишь — «спрячь свое лицо от яркого дневного света»…
— Все меняется, Кристина. Все мы заслуживаем того, чтобы вернуться к дневному свету… Кроме, пожалуй, него. Но он выбрал свою судьбу сам. — Эрик неопределенно махнул рукой в сторону, где лежала человеческая фигура, накрытая потертым покрывалом. Меня начало мутить, я быстро отвернулась, и наконец осмелилась задать самый мучительный вопрос.
— Что со мной? Я не могу поверить, что он хотел меня убить…
— Он не хотел. Он хотел, чтобы ты стала подобна мне. Но не учел, что это не имеет значения, и что твоя безупречность и красота, которую он так хотел уничтожить, не сможет исчезнуть. Я люблю тебя. Любую, вечно прекрасную, единственную. Рана заживёт. Я помогу тебе одеться, нам ещё нужно успеть добраться до Лионского вокзала.
========== Глава 6. Послесловие. ==========
— Осторожно, осторожно опускайте, не торопясь!
Несколько работников сцены в пустом зрительном зале аккуратно спускали вниз новую люстру — ее привезли совсем недавно, и нужно было отрегулировать лампы. Люстра таинственно блестела гранями хрустальных бусин.
— Надеюсь, не упадет, — весело сказал один из декораторов, глазеющих на процесс. — Как в Париже двадцать лет назад.
— Луи, рот закрой и не каркай! Если она упадет, мы попадаем в пожизненное рабство, потому что никогда не расплатимся, — крикнул ему в ответ один из мастеров, удерживая тяжёлый трос.
Кудрявый черноглазый Луи возразил:
— Зато кормить будут за счёт заведения.
— Не будут, — раздался откуда-то сверху вкрадчивый женский голос. — Люстру в парижской опере уронил человек-легенда. Никто из вас на эту роль не претендует, так что… Одним словом, держите люстру. Мы не в Париже.
В центральной ложе верхнего яруса стояла статная высокая женщина с точеным профилем. Лучистые морщины вокруг серых глаз и лёгкая седина на висках совершенно не портили ее. Лицо пересекал длинный тонкий шрам, тянущийся от правой брови до подбородка. Волнистые седеющие волосы были собраны в аккуратную прическу. Женщина держала в руке изящные карманные часы.
Луи поднял голову:
— Госпожа Дае! Люстра будет неприкосновенна, все будет сделано в лучшем виде. Не беспокойтесь, просто мой профиль — неуместные шутки…
Кристина Дае, хозяйка болонского оперного театра, усмехнулась.
— В таком случае, что ты делаешь в декорациях? Можешь идти на прослушивание в массовку, у нас хватает комедийных спектаклей. Господа, вы должны закончить в течение двух часов. Надеюсь, никто не забыл о том, что сегодня премьерная постановка «Дона Джованни» Моцарта, и зал должен быть подготовлен безупречно.
Она развернулась и вышла, аккуратно закрыв крышку часов. Часы ей подарил Эрик пять лет назад.
«Время — странная штука, Кристина. Оно куда-то течет, и вместе с тем, может останавливаться, менять течение, появляться, исчезать…»
На внутренней стороне крышки была выгравирована надпись — «Мое время — рядом с тобой».
***
Эрика не стало в прошлом году. Хотелось бы написать о том, что он умер в окружении любящих детей и внуков, как в счастливой сказке, но это было бы неправдой. Детьми Эрик и Кристина так и не обзавелись. Их детищем был театр, сотворенный в безграничном вдохновении и творческом потоке, созданный в подлинной любви.
Мечты Кристины сбылись — вскоре после переезда в Болонью они перестали скрываться. Эрик занял место, которое всегда принадлежало ему по праву рождения — долгие годы он был музыкальным и идейным вдохновителем театра, его душой. Он сам был этим театром, его хранителем и хозяином.
«Я не ангел, я не гений, я не призрак. Я просто Эрик», говорил он часто.
Он умер тихо и незаметно от остановки сердца, среди своих нот, оставшись в зале после репетиции оркестра. Часть души Кристины в этот момент ушла вместе с ним, и она сделала единственное, что было возможным и правильным — пообещала сама себе, что его дух не покинет театр никогда. Кристина стала единственным хозяином и хранителем болонской оперы, и когда она выходила на каждом спектакле в главную ложу, одетая в чёрное шёлковое платье, перебирая в руке серебряную цепочку часов, она всегда чувствовала, что он незримо стоит рядом с ней.
Ее Призрак оперы.