– Надеюсь, ты не показываешь стриптиз перед своими студентами, профессор, – говорит он.
– Нет, – отвечаю я и болезненно ему улыбаюсь, как диабетик, которому отрезали большие пальцы ног.
Несмотря на его подшучивание, мои страхи только нарастают. Я слышу полицейскую сирену или только воображаю её? Полиция спешит сюда, чтобы арестовать меня за непристойное поведение? За то, что оголился в общественном месте? Я чувствую страх и панику, которые испытывает тонущий человек. И у меня есть веские основания для паники. Я уже считался маргинальным профессором из-за моих странных идей и ещё более странного акцента и до этого эпизода. Демонстрация половых органов даст Университету прекрасное основание для того, чтобы меня уволить – независимо от того, что я занимаю постоянную штатную должность. Я снова слышу голос Иосифа и чувствую его руку на своём плече.
– Забудь, Пируз, – говорит он. – Всё пройдёт.
– Спасибо, Иосиф. – Я не верю ему, но ценю его попытку меня успокоить.
Я не иду в душ, как обычно. Я не хочу снова обнажаться, даже в раздевалке, где разрешено обнажаться. Я вытираюсь и одеваюсь. Я проверяю, чтобы все пуговицы были застёгнуты, как и молния на брюках. Я проверяю, чтобы берет был на голове, а не остался висеть на крючке в шкафчике. Я иду к машине, надеясь, что припарковал её там, где я думаю.
Сегодняшний инцидент не был бы таким пугающим, если бы он был первым. Но рассеянность и забывчивость в последнее время принесли мне немало проблем самого разного рода. Я боюсь, что теряю память. Я клал не туда разные предметы, я не мог вспомнить чьи-то имена и фамилии. Это становится для меня важным, это вызов – найти или вспомнить, даже если предметы, имена и фамилии больше не имеют для меня значения. На днях я никак не мог вспомнить слово «петрушка», даже хотя посыпал ею лапшу. Почему я всё забываю? Это потому, что я должен столько всего помнить? Это потому, что я устаю от выполнения своих обязанностей? На меня кричит крыша, которую нужно ремонтировать. Тостер требует, чтобы его заменили. «Тойота» хочет, чтобы её проверили и что-то там подкрутили. Кучи бумаг у меня на столе умоляют их разобрать, рукописи настаивают на редактировании. Коллеги и студенты осложняют мне жизнь из-за моих неправильных идей, из-за того, что я – такой, какой я есть. Я нахожусь в состоянии постоянного стресса.
Эти проблемы напоминают мне, что я так и не позвонил в Нью-Йорк и не выяснил, как прошла операция на глазах у моей матери. Мы очень далеки друг от друга во многих смыслах. Физически она находится в Америке, но душа её всё так и остаётся в Иране. Моё тело здесь, а разум без разрешения отправляется гулять по неизвестным местам.
– Тебе нужна помощь, Пируз, – шепчу я сам себе. – А это на самом деле твоё имя?
Моя маленькая красная «Тойота» на самом деле стоит не совсем там, где я думал, но я немного успокаиваюсь, обнаружив её поблизости от того места, где, как я думал, она должна была стоять. Я шарю в кармане пальто в поисках ключей, надеясь, что снова не запер их в автомобиле. Эврика! Не запер!
Мой разум покинул меня. Идеи, шахматные фигуры и красивые женщины регулярно крадут его у меня. А когда разум со мной, он всё равно может быть не со мной. Я забываю о проблеме в полости рта и пропускаю приём у дантиста, в это время я разговариваю с одним ссыльным писателем о том, как ему найти адвоката, чтобы продлить визу. Госпожа Свобода приветствует иммигрантов в новом доме, но бюрократы из иммиграционной службы совсем им не рады. После всех лет проживания в Америке я всё ещё говорю, пишу и чувствую с акцентом. Я не полностью ассимилировался.
Сегодняшний день в этой части света, в этот период истории называется понедельником. Бывали времена, когда первобытный человек не знал, что сегодня за день недели или какой сейчас век. Но он знал, где находится, потому что существовало очень мало мест, в которых можно было находиться и которые можно было знать. Теперь точное время находится на ремешке у нас на запястьях, сигналы подаются нам через спутник, и при этом нам трудно сразу же, а то и вообще представить многочисленные места, о существовании которых мы знаем, – но некоторые из них находятся на расстоянии 13 миллиардов световых лет! Первобытные люди лучше понимали, что такое «где», чем «когда». Теперь мы лучше знаем «когда», чем «где». И тем не менее я чувствую себя потерянным. Мой разум блуждает. Почему «когда» и «где» имеют для меня значение здесь и сейчас? Но разве «когда» и «где» не являются искусственными разграничениями, созданными нашими разумами, как и любое другое средство, которое помогает нам выжить? Разве мы сами не являемся средствами Вселенной для перестройки себя самой или для познания себя?