Малоярославец — маленький районный городок на реке Луже. Шоссе разрезало его на две части и уходило в хвойный лес на западе, куда клонилось яркое осеннее солнце. Ровно два года назад он, Санька Воронцов, курсант Шестой роты Подольского пехотно-пулеметного училища, проезжал по этому городу той же самой дорогой, в том же направлении. Правда, тогда стояла ночь, глухая, звездная, с хрустящей свежестью первого морозца. И немец был совсем близко. Выдвигаясь колонной к Юхнову, никто толком и не знал, где они встретятся с противником. У Мятлева? На Угре? За Юхновом? Первое боестолкновение произошло на реке Извери возле села Воронки. Там он и его товарищи впервые стреляли во врага. Там впервые пошли в атаку. Первые потери и первые трофеи. Ощущение восторга и ужаса войны, на которую попали и они.
Попутку Воронцов искал недолго. Возле лесопилки загружался подтоварником[5] ЗИС-5.
— Не на Юхнов следуете, мамаша? — спросил Воронцов грузноватую женщину в телогрейке и солдатских шароварах.
Та деловито копалась в моторе и на его вопрос ответила не сразу. Наконец спрыгнула с площадки бампера, посмотрела на Воронцова так, как смотрят на незадачливого напарника, и сказала:
— Да я, папаша, если и старше тебя, то года на три-четыре, не больше. — И вдруг улыбнулась мягкой улыбкой и подмигнула: — С фронта? На побывку?
— На побывку, — он вздохнул. — Домой.
Уже не первый раз произносил он это слово: «Домой» — и всякий раз оно разливало в душе такое тепло, такой умиротворяющий покой, что хотелось закрыть глаза и лечь на землю, полежать, послушать музыку такого простого слова: «Домой».
— А куда? — Она спросила таким тоном, что Воронцов сразу понял, что и эта не откажет подвезти, если, конечно, дорога ей тоже туда — на запад, по Варшавке.
— Уже недалеко. Село Подлесное. — И уточнил, чтобы не упустить удачу, потому что женщина, как ему показалось, потеплела, и появилась надежда, что она едет именно туда, в сторону Рославля: — Недалеко от Спас-Деменска.
— Про село твое не слыхала. А вот в Спас-Деменске бывала. Я еду до Юхнова. Так и быть, возьму. Вот загрузимся и поедем.
Снова потянулись за окном перелески, поля. То справа, то слева выныривали деревни. Ряды рыжих печных труб с облетевшей побелкой, груды головешек, изрытые окопами и воронками луговины и околицы. Придорожным деревням досталось больше всего. Воронцов вспомнил, как они шли вдоль шоссе, очищая от засевших немцев дом за домом, как толкали вперед орудия. Артиллеристы открывали огонь в ответ на первый же выстрел, крушили все подряд. Стреляли по домам и постройкам, где сидели немцы.
Некоторые деревни казались брошенными. В других копошились люди. На огородах жгли сухую картофельную ботву. Одетые в лохмотья и солдатские гимнастерки дети, сгрудившись, палочками раскапывали дымящуюся золу, видимо, отыскивали печеную картошку. Воронцов смотрел на них, и сердце сжималось от мысли, что, быть может, сейчас, точно так же, в Прудках на огороде копаются в горячей, пахнущей печеной картошкой золе Пелагеины сыновья, а где-нибудь рядом стоит Зинаида с его дочерью на руках.
— Твои-то как, живы? — Женщина поправила берет, искоса взглянула на него, напряженно смотревшего в боковое стекло.
— Мать, сестры и дед живы. А отец с братом числятся без вести пропавшими. Еще с первого лета.
— Вот и мой отец пропал без вести. Тоже в первое лето ушел. Добровольцем, в ополчение. Два письма всего прислал. Где он лежит?
Воронцову не хотелось продолжать внезапно начатый разговор. Наслушался в госпитале. Он отвернулся к боковому стеклу и смотрел на мелькающий березняк, который сиял на солнце.
— Говорят, в плену много народу. Может, и наш папка там. — И вдруг она спросила: — Как ты думаешь, их отпустят домой?
— Кого?
— Пленных. Рано или поздно их освободят. Если с голоду там не перемрут… Куда их тогда? Домой? Или куда?.. Не все ж добровольно перебегали. А, лейтенант, как ты думаешь?
Что он мог знать о том, чего не знал никто? Когда они шли вперед и, случалось, захватывали врасплох немцев, которые не успевали ни вывезти пленных, ни расстрелять их, тут же появлялись офицеры Смерша, приступали к работе. И через день-другой он видел кого-то из освобожденных на передовой, в новой гимнастерке, с винтовкой и полным снаряжением. У каждого на войне своя судьба. Воронцову так не везло. Правда, однажды его спасла Зинаида. Она буквально из колонны обреченных на смерть, которых гнали в Рославльский лагерь военнопленных, выхватила его и увела на хутор. Как же он теперь может проехать мимо нее?
Воронцов смотрел в окно и ничего не видел. Глаза Зинаиды, зеленые, глубокие, с белесыми лучиками, стояли перед ним, как осенняя вода. Попробуй, перешагни! И если сможешь, то что останется в душе? Как тогда жить? Забыть? Прошлое — как сгоревший порох. Тепло только тогда, когда он горит. А потом — один пепел. Дунь на него, и — чистое место. Ни пылинки, ни порошинки. Пустырь.
5
Подтоварник — тонкие сосновые или еловые бревна, жерди, употребляют для временного крепления в шахтах или для подстилки в бараках под кладь, под товар. (Толковый словарь Ушакова.)