Когда смерть заглянет в глаза, поверишь во что угодно.
Палку лучше всего вырезать у реки. Там наверняка растут ивы. Из ивы получится прочная палка. Нож у него есть.
Воронцов оглянулся и увидел в конце переулка человека в короткой вельветовой куртке и высоких офицерских сапогах. И сразу же понял, что оглянулся не случайно — он почувствовал пристальный взгляд в спину. Почему он идет за мной? Через минуту Воронцов оглянулся. В переулке никого не было. Ерунда какая-то, нервы совсем расшатались. Он снова оглянулся. По другой стороне узкой улочки, выложенной булыжником, шла девочка лет десяти, худенькая, с длинными ножками, очень похожая на младшую его сестру. Он даже остановился. Из-под платка смешно, на две стороны, торчали косички. Видимо, сама заплетала. Вылитая Стеша. Она несла белый бидончик, держа на отлете и изогнувшись хрупкой тростинкой фигурки. Он закрыл ладонями лицо, чувствуя сильное нервное напряжение, и некоторое время стоял так. Колени дрожали. Дрожало и все тело. И надо было успокоиться. Он вздохнул и отнял от лица руки. Никого в проулке не было. Да, передовая в первую очередь ранит не тело. Хотя там, в окопах, этого не замечаешь. Усталость накапливается постепенно.
Воронцов пошел дальше. Впереди блеснула отраженным небом река. Белые, умытые ночным дождем лобастые булыжники сияли. Мощеная дорога обрывалась у воды. Там же чернел старыми сваями и прочным настилом причал, приколоченный к мокрым сваям длинными кривыми скобами. Возле него, поскрипывая стертыми и разлохмаченными автомобильными покрышками разного калибра, стоял старенький буксир с надписью на помятой носовой части: «Политотдел». У берега, уткнувшись в самодельные бакены, выкрашенные в голубой цвет, колыхались на легкой волне лодки. Боже, как здесь было хорошо и пустынно!
Он свернул с мостовой и пошел вдоль берега. Сырая черная земля, похожая на огородную, проминалась под подошвами. Сапоги Лидия Тимофеевна выдала старенькие, других не нашлось. Он долго чистил их щеткой, потом шлифовал куском шерстяной зимней портянки. Но беда — размером оказались маловаты. И теперь он это чувствовал особенно. Правую ногу сдавливало, словно тесным гипсом. Видимо, он уже стер пятку.
Дома остались позади, начиналась пустынная пойма, заросли камыша. Воронцов зашел в ивняк, выбрал подходящий побег и вытащил из полевой сумки нож. Он сел на старую сухую корягу, выбеленную солнцем и объеденную улитками, отсек ножом ветки и макушку. Палка получалась удобной, правда, немного тяжеловатой. Ничего, подумал Воронцов, высохнет, станет легкой. Он счистил кору и слегка заострил конец. И в это время снова почувствовал чей-то пристальный взгляд.
Шагах в десяти стояли двое. Те самые, у кого он спрашивал дорогу до почты. Молодой, в вельветовой куртке, и пожилой, в ладном пальто. Рожи постные. В глазах тот особый блеск, который Воронцов видел у бойцов перед атакой.
Лейтенант встал. Но молодой тут же, в несколько прыжков, перекрыл ему дорогу назад, к пристани, и, нагнувшись, ловко, с каким-то нарочитым артистизмом выхватил из-за голенища короткий нож.
— Ну что, воин, делать будем? — Он усмехнулся, сразу напомнив блатняка Золотарева. У этого тоже верхний клык украшала золотая фикса.
Ввязываться в разговор — дело не только бесполезное, но и опасное, сразу оценил ситуацию Воронцов. У пожилого с бегающими глазами наверняка тоже есть нож. С двумя не справиться. Они уже заняли позицию: один спереди, другой немного правее и сзади.
— Сумку! Сумку давай! Ну? Что смотришь? Или не понял команды? — Говорил молодой. Пожилой угрюмо молчал. Но командовал операцией, видимо, он, стоя в десяти шагах позади и держа руки в карманах ладного осеннего пальто.
Конечно, они сразу поняли, зачем на почту бредет, прихрамывая, лейтенант. Воронцов начал мучительно вспоминать, есть ли в канале ствола патрон. В бою он всегда досылал его, ставил пистолет на предохранитель и засовывал за ремень. Перед тем, как грузить раненых, он сунул «вальтер» в сумку, а кобуру с ТТ сдвинул вперед. Ее вместе с ремнем сорвало взрывом. Но полевая сумка осталась. Она висела сзади. Есть ли там патроны вообще? Запасная обойма лежит в другом отделении. Достать ее он не успеет. Но если достать деньги и швырнуть им, то наверняка появится время, чтобы зарядить пистолет.
— Ладно. Я все понял. Ваша взяла. — Он нагнулся к сумке и, стараясь двигаться так, чтобы не насторожить их, расстегнул и нащупал сверток с тридцатками. Вытащил и бросил к ногам.
— Подними, — приказал, поблескивая фиксой, молодой. — И брось ко мне вместе с ножом.
— Нож прошу оставить. Память о товарище. Думаю, понятно.