— А откуда знаете, что у нас переправа есть?
— Знаю. Разведку посылал. С нами капитан, артиллерист из штаба дивизии. Огонь по радио корректировал.
— Корректировщик, говоришь?
— Точно так, товарищ майор. Огонь поправлял хорошо. Гаубицы в самую точку «чемоданы» клали. Они нам и выйти помогли.
— А может, ваша артиллерия и нам поможет? А, старший лейтенант?
— Я думаю, должна помочь. Дело общее.
— Вот и я так думаю. Только тут дело такое… особенное.
Нелюбин насторожился.
— Мы — не простой батальон, — продолжил майор, — а ударный. Может, ваша разведка и об этом доложила?
— Доложила. Как же не доложить. Для того я ее и посылал сюда, к вам, чтобы все выяснили.
— И что они вам доложили, ваши разведчики?
— То и доложили, что рядом плацдарм занимает отдельный офицерский штрафной батальон.
— Видал?! — усмехнулся майор и кивнул капитану. Тот все это время молчаливо и внимательно слушал их разговор, но не проронил ни слова. — Хорошая разведка, ничего не скажешь. Узнали, что и перевоз у нас действует. Что ж, зовите своего капитана. А раненых ваших мы, конечно же, отправим первыми же рейсами. Сами будете их сопровождать? Или как?
— Мне на тот берег возвращаться не с руки. Нет у меня такого приказа. Свой плацдарм я не удержал. Готов драться на ваших позициях. Шестеро нас, да при пулемете. Полнокровное отделение.
— Отделенных-то я найду. А вот хорошего командира на третью роту мне не хватает.
— Так говорят же, товарищ майор, что батальон ваш — офицерский. Неужто среди стольких-то старших лейтенантов не нашлось?
Майор и капитан переглянулись.
— Старших лейтенантов много. Даже подполковники есть. Но народ все тыловой. И профессии не совсем военной, интенданты да финансисты. Ну так что, товарищ старший лейтенант?
— С первого разу однозначно не ответишь. С одной стороны, товарищ майор, у меня свой комбат есть, капитан Лавренов. Может, слыхали про такого. А с другой, так мое дело солдатское: где покос отвели, там и коси!
Сидевший в углу связист позвал комбата к телефонному аппарату. Майор взял трубку, и вскоре Нелюбин понял, что комбат разговаривает о нем, и не с кем-нибудь, а с командиром дивизии, с генералом. Ему сразу стало страшно, а когда майор вдруг взглянул на него и сказал, мол, передаю ему, то есть Нелюбину, трубку, у него сразу пересохло в горле и слегка зарябило в глазах. Такое с ним случалось, когда рядом ложились снаряды или пикировщики заходили в очередную атаку на окопы его роты.
— Ну что, старший лейтенант Нелюбин, не удержал ты наш плацдарм? — послышался в трубке усталый голос комдива.
— Выходит, сплоховал я, товарищ генерал-майор: Готов искупить. — А что ему было еще сказать своему генералу?
— Скольких вывел?
— Шестеро активных штыков и капитан Симонюк из штаба дивизии. Вынесли троих раненых. Никого не бросили, товарищ генерал.
— Симонюк жив? С тобой вышел? — сразу оживился голос командира дивизии.
— Живой и невредимый. С положительной стороны показал себя во время прорыва, участвовал в рукопашной. — И вдруг Кондратия Герасимовича осенило: — Разрешите остаться на правом берегу, товарищ генерал?
— Разрешаю. Там майор Дыбин тебе вакансию подыскал. Я уже поставлен в известность. Вот и принимай роту. После боя разберемся. А Симонюк далеко?
— Да спят они все без памяти. Консервов штрафных поели и завалились прямо в траншее. Приказать поднять?
— Не надо. Пусть отдыхает. У него на плацдарме работы будет много.
А утром, когда старший лейтенант Нелюбин вместе с начальником штаба батальона капитаном Феоктистовым обходил траншею Третьей штрафной роты, в одной из отводных ячеек увидел знакомую личность.
— Семен Моисеич! — радостно окликнул он бывшего младшего политрука.
Тот торопливо одернул гимнастерку, поправил ремень и, приняв «смирно», отчеканил:
— Рядовой первого взвода Третьей роты отдельного штурмового батальона Кац!
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза. Но никто из них больше не проронил ни слова. Так и разошлись молча. Каждый в свою сторону: рядовой ОШБ — в свою ячейку, а старший лейтенант Нелюбин дальше по траншее.
Старший лейтенант не чаял здесь, на плацдарме, с винтовкой, на позиции простого рядового бойца встретить младшего политрука, который гнушался окопов, даже когда в них не пахло порохом. И покачал головой: что ж, Семен Моисеич, сам на себя узлов навязал…
— Что, знакомого встретили? — поинтересовался начштаба.
— Политруком раньше в нашей роте был, — признался Нелюбин.