— Уже подчищают тылы. Всех — под метлу! Разве вы не видели, кого прислали с последним пополнением? Больные очкарики и дети! Какие это солдаты?! С такими разве можно наступать?
— Ничего страшного. Все должны воевать. Долг перед родиной обязывает.
— Но дети…
— Выходит, русские сильнее нас?
— Русские не одни. Англичане, американцы, французы, югославы, греки, новозеландцы, канадцы, австралийцы! Все — против нас! Весь мир! Почему так?
— А я говорю, все дело в том, кто сидит в окопе. Там, на передовой. Нет уже тех парней, с которыми мы шли к Москве.
— Да, их уже нет. Ты прав, старина.
— Вот я и говорю: все началось там, на Востоке! Там мы нашли все наши несчастья. И они теперь, как чума, как тиф, перекинулись и на побережье, и в Африку, и на Балканы.
— Да, старина, везде туго.
— Россия — проклятое место. Это — заколдованная страна.
— Крестьяне живут там почти в нищете. Вы видели, какие у них жилища? Дети голодные. А ночью они уходят в лес, в партизанские отряды и жгут наше имущество, взрывают мосты, портят связь. Значит, им нравится так жить!
— Рабы. Россия — страна рабов. Они служат большевикам и жидам, что, по сути дела, одно и то же. И к этому привыкли.
— Те не отнимали у них последнего. Вот в чем причина.
— Просто — рабы. Примитивный народ.
— Вы болтаете о пустом. Россия — великая страна. И нашей армии она не по зубам. Вы говорите, примитивный народ, рабы? А кто же создал величайшую культуру? Их музыка, литература, живопись, архитектура на уровне европейской и даже выше.
— Помолчи, Курт. Мы не знаем, кто прибыл вчера и позавчера…
Иногда разговоры прерывал раздраженный голос какого-нибудь пожилого фельдфебеля, воевавшего еще в Первую мировую войну, который советовал им, соплякам, помолчать и готовиться к выписке прямой дорогой назад, на Русский фронт. Потому что все другие дороги им, побывавшим там, заказаны.
— Сталин дал своим иванам хорошее оружие, — снова начиналось все сначала. — Ты попадал под атаку «катюш»? А я попадал.
— Да, танкисты говорят, что в открытом бою с их новыми тяжелыми танками лучше не встречаться. Даже на Т-34 они установили новую, более мощную пушку.
— Наши «тигры» и «пантеры» значительно лучше!
— Посмотрим. Сейчас они дерутся там, в русской степи. Через день-другой все решится.
— Когда под Сталинградом рвали на части Шестую, до самого конца шли бодрые сообщения. И чем это кончилось? Правда оказалась ужасной.
— Да, этого не забыть.
Боли в груди еще донимали Балька. Доктор сказал, что, возможно, все осколки разрывной пули извлечь не удалось. Некоторые из них, величиной со спичечную головку и даже меньше, вросли в ткани, и лучше их не трогать. Другое дело, если они начнут беспокоить… Бальк все понял: доктор оставлял ему шанс в любой момент обратиться к врачу. Доктор был пожилым и добрым человеком. Он понимал все, возможно, многое, совсем не так, как понимали они. Пулю, деформированную от удара в плечевую кость, он подарил Бальку на память. Теперь она лежала в ящике тумбочки среди письменных принадлежностей. Однажды он показал ее Нойману. Тот повертел, взвесил на ладони и сказал:
— Калибр семь-девяносто два! Арним, ты что, попал под огонь своих?
— Нет. Мы отбивали атаку. Я стрелял из Schpandeu. Со мною рядом был ротный командир. По пулемету вел огонь снайпер. Он многих положил. Ребята потом рассказывали.
— Но пуля-то наша.
— Унтер-офицер Байзингхоф всегда таскал с собою русский ППШ.
— Ну да, хорошая штука. Ты хочешь сказать, что и в тебя иван пальнул из трофейной винтовки?
— Возможно. Но тогда тем более обидно.
— Иваны палят по нам из всего, что стреляет. — Нойман поправил вначале одну, а потом другую затекшую ногу. Они были упрятаны в гипсовые коконы, похожие на зимний камуфляж, надетый поверх бриджей. — Однажды мы стояли в небольшой деревушке на берегу Угры. Так называется их река. Дело было недалеко от Юхнова. Это — между Смоленском и Москвой. Мы уселись делить сухой паек. И вот, представь себе, сидящий вокруг горы консервных банок взвод. И вдруг в эту гору падает русская Ф-1 в чугунной оболочке. Четверых парней мы похоронили сразу. Восьмерых, раненых, отволокли в медпункт. Один тяжелый, вряд ли выжил. Во всяком случае, к нам в роту уже не вернулся. А меня даже не задело. И что оказалось? Гранату бросил мальчишка. Его тут же поймали. У него в кармане была еще одна граната. Он не успел вставить капсюль-воспламенитель. Он хотел, видимо, то ли себя взорвать, то ли еще одну во двор бросить.