Другого выхода не оставалось: и я опустился в эту яму. Борттехник с «праваком» затащили в кабину старлея с солдатом. Но, как я и предполагал, вертолёт вверх не летит… (Недаром практическую аэродинамику мне в училище преподавал сам полковник Ромасевич, легенда аэродинамики, автор практически всех учебников по этой так до конца и не понятой курсантами науке.) Беру «шаг» — вертолёт дёргается, но не отрывается от земли. И тут я опять вспомнил про икону — и взлетел!..
Потом я двенадцать лет командовал вертолётным полком. И все двенадцать лет я на первых занятиях по аэродинамике говорил молодым лётчикам: «Есть законы аэродинамики. Но есть ещё высшие, Божьи, законы. Хотите верьте, хотите — нет. Но только они объясняют те ситуации, когда при абсолютной безнадежности с точки зрения физики человек всё равно выходит из безвыходного положения».
Как-то почти перед самым отъездом из Афганистана сидели мы на площадке около горы Джабаль. Это недалеко от Кабула. Как обычно, мы обеспечивали боевые действия своей 201-й дивизии. Всегда была так называемая «пара комдива», которая каждый день назначалась командиром эскадрильи. Это пара вертолётов, которая работает непосредственно по распоряжению командира дивизии. Он сам на командном пункте дивизии сидит, а мы на площадке у этого командного пункта дежурим. Сидим и сидим себе, довольные и счастливые, что до замены остаётся всего месяц-полтора.
Тут меня вызывает комдив и говорит: так, мол, и так, наш взвод находится на вершине горы, «духи» их обложили со всех сторон. У наших большие потери, есть «двухсотые» (убитые) и «трёхсотые» (раненые). Плюс ко всему с ними нет связи, на радиостанции сели аккумуляторы. Надо туда подсесть, выкинуть им аккумуляторы, воду, продукты. И ещё забрать убитых и раненых, потому что они связали наших по рукам и ногам.
Спрашиваю: «Где?». Он показывает на карте. Говорю: «Товарищ генерал, это же на высоте три тысячи девятьсот пятьдесят метров. А у меня допуск — до двух пятьсот. Не имею права». Он: «Да ты понимаешь!.. Там люди гибнут, а ты: не имею права, не имею права… Вот если бы у тебя пушки были в петлицах, я бы понял. А у тебя птицы! А может быть, это не птицы, а курицы?..». Короче, начал меня психологически обрабатывать. Я ему снова: «Товарищ генерал, не имею права. Если я туда полечу, то у меня будут серьёзные проблемы с командиром эскадрильи». Генерал: «Да я сейчас позвоню твоему командиру эскадрильи…». Отвечаю: «Нет, я не могу». И ушёл к вертолёту.
Подошёл ведомый, Миша. Спрашивает: «Что там?». Говорю: «Да зажали пехоту на какой-то горушке. Надо лететь, но мы явно не потянем, мощности не хватит». (Я сам на такой высоте никогда не садился, хотя вертолёты по мощности двигателей это позволяли.)
Через полчаса меня опять вызывает комдив. Докладываю: «Товарищ генерал, прибыл…». Он: «Ну что, ты решился?». Я опять: «Товарищ генерал, не имею права». Но он мне помог — говорит: «Я позвонил командиру эскадрильи, он дал добро». Это сейчас есть мобильные телефоны. А тогда что: сидишь на площадке в горах и ничего не знаешь толком… Говорю: «Да не мог вам командир эскадрильи дать добро на это дело!..». Он взорвался: «Да я тебя обманываю, что ли? Давай так: если сядешь — тебе пишу представление на Знамя, экипажу — на Красную Звезду».
Тут я и поддался на эту провокацию. Орден Красного Знамени — это серьёзно, об этом все мечтали. Говорю: «Ладно, пойду, подготовлю вертолёт». Надо было поснимать и убрать всё лишнее, чтобы вес уменьшить. Он: «Хорошо, когда будешь готов, доложишь».
Подхожу к вертолёту. А у меня борттехник — лейтенант, правый лётчик — лейтенант. Говорю им: «Парни, так и так. Комдив сказал, что если сядем и выполним задачу, то мне — Знамя, вам — Звезду». А у нас у всех уже было по ордену. (В середине восьмидесятых годов в течение одного года получить второй орден за один Афган было практически невозможно, если только посмертно.) Надо отдать должное комдиву, он был хорошим психологом. Знал, чем нас «купить».
По максимуму облегчили вертолёт. Я пришёл к командиру дивизии и доложил, что мы готовы. Он: «Бери ящик с тушёнкой, ящик с мясными консервами, воду и аккумуляторы». А воду у нас в таких случаях наливали в автомобильные камеры и каким-то образом умудрялись запаивать. Я: «Только сесть я не смогу». Он: «Если не можешь, не садись. На подлёте выбросишь, а они подберут. Хорошо было бы раненых забрать. Но если хоть это сбросишь — уже хорошо!».
Ведомому говорю: «Я буду заходить один, а ты вокруг ходи, «духов» отгоняй». Наши сидели на самой вершине горы, «духи» их со всех сторон обложили. Прилетел, начинаю скорость подгашивать, до шестидесяти километров загасил — вертолёт проваливается… Смотрю: — «духи» поняли, зачем я прилетел. Трассёры в мою сторону пошли слева-справа… Вижу наших: они сидят на «пупке» (вершина горы. — Ред.). Несколько человек бегают туда-сюда, раненые лежат в бинтах, убитые тут же, чем-то накрытые. Я скорость ещё подгасил, борттехник начал выбрасывать ящики. Высота была метров пятнадцать. Вижу: ёмкость с водой падает и рвётся!.. Там же камни острые везде. Один солдат с панамой в эту воду плюх!.. Это, чтобы панамой собрать и хоть несколько капель выдавить себе в рот. Аккумуляторы грохнулись и посыпались с горы куда-то вниз, в ущелье. Короче, задачу я не выполнил. Но «загорелся»… Мне стало понятно, что у наших там действительно тоска полная…