Олаф Стэплдон
Из смерти в жизнь
Глава 1
Битва
Летчики — Кормовой стрелок — Артиллерия — Город и его жители — Атака
Летчики
Десять тысяч мальчиков в небесной вышине. Эскадрилья за эскадрильей, их сложные машины, нагруженные смертью, с грохотом летят к цели. Темнота внизу, а наверху звезды. Внизу невидимый ковер полей и домиков; наверху, очень далеко за мерцающими звездами, невидимые галактики, скользящие сквозь необъятную тьму — эскадрилья за эскадрильей вселенные разворачиваются в безграничном, и все же измеримом пространстве.
В одном из бомбардировщиков семеро мальчиков. Семь юных умов в упорядоченном единстве: каждый занят собой, но все связаны нитями товарищества из закаленной стали. И все наравне — умом и телом пленники своей сложной машины.
Семеро мальчиков и, по странной случайности — мотылек. Он, конечно, залетел в самолет, когда команда занимала места. С тех пор он порхает здесь и там, облетает свою тюрьму сверху донизу, от одного прозрачного колпака турели к другому. Его влечет странная тоска, неосознанная потребность в паре. В поисках второго он мягко наталкивается то на одну, то на другую мягкую человеческую щеку, целует их прикосновением ресниц невидимой любимой, тратит впустую мгновения жизни, которых у него наперечет. Или бессильно бьется в тюремное окно, привлеченный светящимися точками на небе, но не сознавая величия галактик.
У семерых мальчиков свои, более осознанные мечты. Они стремятся к жизни, которая естественна для их человеческой, более сознающей, но незавершенной, природы. И подобно мотыльку их разум бессильно бьется в тюремное окно, тщетно вопрошая звезды.
Кормовой стрелок
Кормовой стрелок никогда не слышал о галактиках. Даже звезды для него не многим более, чем блуждающие огоньки. Он, конечно, знает, что они — солнца, но что из этого? Эта мысль его подавляет. В смущении он нырнул в глубину, где нет даже воспоминаний. И, хотя в такие ночи, как эта, он невольно вспоминает и гадает, но в пустоте быстро начал скучать. Он чувствовал, что звезды ничем не могут помочь. На земле внизу ад, и мелькающие в нем маленькие радости — пиво, секс и горький, сокрушающий экстаз воздушного боя — только дразнят напрасно. Бывали и минуты, пугающие и все же волнующие, когда им овладевал кто-то, сидящий глубоко внутри, и вся жизнь меняла цвет, становилась ужасающе важной, и человек готов был дать себе пинка за то, что тратит ее напрасно. Но такие мгновенья быстро проходили. Возможно, это от несварения желудка или работа желез. Нет, здесь внизу ад, а там, наверху, только пустые звезды. А сейчас, ко всему, у него начинался насморк. В носу уже утомительно щекотало, и голова была не слишком ясная. Не лишит ли его насморк отваги? Не завалит ли он свою работу? Что бы там ни было, он не смеет подводить команду. Вот что по-настоящему важно. Важно? Чем важно? На миг перед ним раскрылась черная бездна, но мальчик храбро перепрыгнул ее. Черт! Он не знал, чем это важно, но так было — ужасно важно, чтобы команда хорошо сработала. Потом, вспомнив прошлый вылет, когда вокруг самолета бушевал огонь и молотом били разрывы, он сник. Конечно, есть шансы вернуться всем семерым. Но не все экипажи возвращаются. А рано или поздно… он представил себе пылающий самолет.
Паника захлестнула его, но он мгновенно отбросил страх. Нечего об этом думать. Думай лучше об искусстве пилота и о своем оружии. Ну вот! Очень скоро они понесутся к дому, обгоняя рассвет, сбросив груз страха вместе с бомбами. А там и завтрак. Как ему хотелось жить! Беззаботный поцелуй мотылька странно растревожил его, как тревожат щекочущие щеку волосы девушки — так ему подумалось. Он еще не бывал в постели с девушкой, хотя не раз хвастался, что бывал. И может умереть в эту ночь, так и не попробовав. Почему, спросил он себя, я так неловок с девушками? Может быть, он на самом деле боялся их, боялся повредить в них что-то святое. Он никак не мог избавиться от этого чувства, хоть и считал его глупостью. Они же просто самки, а он самец. Поэтому он прикрывал свою благоговейную застенчивость светской развязностью, но они видели его насквозь. Она видела его насквозь. И она умела его завести и вывести, умела раздразнить. Маленькая сучка. Но, Господи, может быть, они оба ничего не понимали, может быть, и правда существует что-то святое, и может быть, путь к нему действительно лежит через это дело с любовью, если только правильно взяться. Бомбардировщик летел уже над проливом. Впереди светлой кляксой белело отражение восходящей луны. Мотылек настойчивей стремился к свету, а далеко внизу, невидимо для них, каждый гребень волны, каждый пузырек пены и капелька брызг были просвечены луной.