— Это точно. Только ведь знаете: легко нажил, легко прожил. Пэдди, бедняга, из-за денег и пропал. Спился. На этой самой веранде спился. Бывало, как начнет буянить, впятером держать приходилось, да еще полицейский помогал.
— Здоровяк, наверное, был ваш Пэдди, — заметил инспектор.
Гунн поднес зажженную спичку к своей старой обломанной трубке. Прожив всю жизнь в этом глухом уголке Австралии, он так и не избавился от бирмингемского выговора. Когда он смеялся, из горла его вырывался хрипловатый петушиный клекот.
— Здоровяк — не то слово! — воскликнул Гунн. — Когда я сломал ногу на прииске, он меня до самого поселка на себе тащил, а это верных девять миль будет. Одним плевком человека свалить мог, ей-богу! Раз поспорили они с Сайласом Брином, кто выиграл Кубок Мельбурна в девятисотом году. Целую неделю дрались, перерывы делали, только чтоб поесть. Да-да, такого друга, как Пэдди, у меня уж потом никогда не было… Ба! Чтоб я околел, если это не Брины пожаловали!
Дремотную тишину поселка раскололо громыхание тяжелого грузовика по ухабистой дороге. Куры испуганно бросились под перечные деревья. Две собаки, яростно лая, бежали вровень с машиной, но кинулись в сторону, как только та затормозила у входа в гостиницу. Веранду окутало облако пыли, а когда оно рассеялось, Бони увидел спину огромного мужчины, вылезавшего из кабины грузовика. Оказавшись на земле, он повернулся, поддергивая брюки, и Бони увидел его лицо — угрюмое, с тяжелой квадратной челюстью и грубыми чертами. Его седые волосы лежали густой спутанной копной, а вислые усы были столь же воинственны, как у старика Гунна.
Верзила продолжал стоять возле грузовика, пока из кабины осторожно выбирался его спутник. Он был немного ниже ростом, но так же крепок и широк в плечах. Седина едва тронула его черные волосы и такую же черную квадратную бороду. Он коротко кивнул, когда первый что-то ему сказал, и поднялся на веранду, с некоторым усилием преодолев три деревянные ступеньки. Лицо его было очень бледно — неестественно бледно для человека, живущего у самого тропика Козерога, — глаза лихорадочно блестели.
— Привет, Гунн! — бросил он.
— Привет, Джаспер! — откликнулся Гунн. — Привет, Сайлас! Как дела?
— Ничего, — ответил чернобородый. — Пойдем опрокинем по маленькой.
Джаспер и Сайлас Брины вошли в гостиницу.
— Когда угощают Брины, отказываться нельзя, — сказал Гунн. — Пойдемте, спорить бесполезно.
— Я вообще не любитель спорить, — признался Бони, вставая. — И много здесь таких, как эти Брины?
— Хоть отбавляй! — произнес Гунн не без гордости. — Вы еще третьего Брина не видели, Эзру. Он хоть и моложе, а покруче этих будет. С норовом парень, скажу я вам, с норовом.
Гунн направился в бар, Бони двинулся следом.
Облокотившись на стойку, Брины разговаривали с барменом Тедом Рамсеем, грузным, дрябловатым мужчиной с апоплексическим румянцем на одутловатом лице. Свет подвешенной к дощатому потолку масляной лампы теснил последние отблески заходящего солнца. За стойкой бара, на полках, пестрели яркими этикетками бутылки со спиртным, а на полу стояли ящики с пивом — пиво в бочках из Перта в такую даль не возили.
— Чем будем травиться? — спросил бармен, обращаясь к Бринам.
— Только не твоим пойлом, Тед, — пробасил Сайлас Брин. — Давай самое лучшее виски, какое у тебя есть. Мы ведь твои главные клиенты, разве не так? Пивную эту раз двести уже со всеми потрохами купили.
— Четыреста, — поправил Рамсей. — Только на моей памяти вы ее раз сто купили, значит, всего четыреста.
Он поставил на стойку бутылку виски, стаканы и потянулся за кувшином с водой, когда старший Брин гаркнул так, что задрожали стены:
— Что будете пить, мистер?
— Мне пиво, пожалуйста, — отозвался Бони.
— Мне тоже, — пискнул Гунн. — Что-то неважный у тебя вид, Джаспер, — добавил он. — Ты, часом, не болен?
— Да нет, ушибся малость, и все. С лошади упал, чтоб ее… Ерунда. Твое здоровье!
Брины, казалось, заполнили собой половину маленького бара. Рядом с ними Бони выглядел ребенком, а Гунн — и вовсе былинкой. Настоящие богатыри были эти Брины. От них веяло силой — необузданной, способной сокрушить все на своем пути. Стаканы из толстого стекла в их дочерна загорелых волосатых ручищах были словно хрусталь в огромных лапах горилл.
Джаспер стоял рядом с братом, тяжело навалившись на стойку и не меняя позы. Сайлас держался прямо. Время от времени он с беспокойством поглядывал на брата, затем лицо его снова принимало непроницаемое выражение. Правая рука Джаспера была притянута к туловищу кожаным ремнем.
— С лошади упал, — пробормотал себе под нос Гунн. — А вид такой, будто она на него упала.