— До каких же пор вы…
— Утром кого-нибудь ждете?
— Никого решительно.
— Порядок.
Он пересек комнату, взял телефонный справочник и полистал.
— Ваш телефон, между прочим, отключен. Я извиняюсь.
Он еще полистал, потом выдернул страницу.
— Около десяти позвоню лягавому. Точно? Если проснусь, конечно. — Но он тут же добавил: — Я смеюсь, слушай. Не бойтесь. Заметано. — Потом он сказал: — Ну, идете?
Я прошел на кухню — и увидел дверь в сад. Нарушая стеклянное и мирное ее пространство, в ней зияла теперь зубчатая черная дыра; и я про себя проклял отсутствующую хозяйку, пожертвовавшую исторической достоверностью ради приятностей быта. Гость же мой, напротив весьма явственно присутствующий, подошел и встал у меня за спиной.
— Смотрите, не запритесь по ошибке. Уж пожалуйста.
Я вошел в уборную и прикрыл дверь; мой взгляд приковался к засову. Узкое оконце уборной выходило на зады. Я мог бы, полагаю, из него вылезти. Но вряд ли сумел бы открыть его бесшумно, да и вокруг всего сада шла густая изгородь и вал, так что выбраться на волю я мог бы только через ворота, обогнув дом.
Вернувшись в столовую, я увидел, что он уже подвинул к камину резное кресло для меня. Я стоял в дверях, надеясь уклониться от этого последнего унижения.
— Я готов дать вам честное слово. Я не подниму тревоги прежде, чем вы осуществите… свое… отступление, что ли.
— Я извиняюсь. — Он снова предложил мне кресло и вытащил какое-то кольцо; потом сообразил, что я не понимаю. — Клейкая лента. Не больно.
Я все еще не мог смириться с этим окончательным позором. Я не трогался с места. Он двинулся на меня. Я отпрянул от ужасного нейлонового лица, непотребного, словно какого-то жидкого. Но он меня не тронул.
Я отстранил его и сел.
— Ну вот и паинька. И все дела. А теперь лапки вытянуть, так. — Он держал две полосы цветной бумаги, вероятно вырезанной для такого случая из журнала. — Это вам на манжетики, точно? Чтоб волоски не драло, если лента отстанет.
Я смотрел, как он облекает бумагой мое левое запястье. Потом он туго прикрепил его лентой к ручке кресла. Я никак не мог унять дрожь в руках. Я видел его лицо и даже — или мне они только мерещились? — усы сквозь нейлон.
— Я хотел бы выяснить одну вещь.
— Ну.
— Отчего ваш выбор пал на этот дом?
— Ага! Может, в книжке вывести хотите? — Но я не успел ответить. — Ну, занавески, — сказал он. — Железно. Хотя бы расцветочка — это раз.
— Не понимаю, что это означает.
— А то означает, друг, что я дачку для выходных за километр унюхаю. Материальчик первый сорт на окошечках болтается. Керосиновая лампа на подоконнике — два фунта. Да мало ли. Ну как? Не туго?
Туго было очень, но я покачал головой.
— Но почему же именно в этих краях?
Он взялся за мое правое запястье.
— Везде олухи найдутся, которые пустые дома бросают.
— Вы из Лондона?
— Спросили б что полегче.
От него, совершенно очевидно, нельзя было добиться толку. Но, кажется, своим остроумием он прикрывал некоторую неловкость. Во всяком случае, он поспешил перевести разговор со своей жизни на мою.
— И много вы книг насочиняли?
— С десяток приблизительно.
— А сколько это время занимает?
— Смотря какая книга.
— Ну вот которая внизу?
— Я несколько лет изучал предмет. Это занимает больше времени, чем собственно работа над книгой.
Некоторое время он молчал и обматывал мою правую руку. Потом нагнулся. Подпихнул мою левую ногу к ножке кресла и снова начал орудовать клейкой лентой.
— Я вот тоже хочу книжку написать. Может, когда и напишу. — И затем: — В книге сколько слов будет?
— Обычный минимум — шестьдесят тысяч.
— Ишь как!
— Я не заметил, чтобы вам не хватало слов.
Он мазнул по мне взглядом, оторвавшись от работы.
— Не то, что вы думали. Точно?
— Не стану отрицать.
— То-то…
И он снова умолк, разматывая ленту. Где-то он раздобыл ножницы и теперь закрепил кончик ленты вокруг моей левой лодыжки и перешел к правой.
— Описать бы все. Не это именно. А вообще. Все как есть.
— Отчего бы вам не попытаться?
— Смеетесь.
— Ничуть. Преступление волнует.
— Ага. Спасибо большое. А потом сиди и жди гостей.
— Но вы можете не выдавать подлинных обстоятельств.
— А тогда не выйдет все как есть. Точно?
— И вы полагаете, что Конрад…
— Так ведь то ж Конрад!
Тут ножницы щелкнули, означая, что последняя моя конечность надежно укреплена; он слегка потянул меня за ногу, проверяя прочность ленты.