Получил Ваше письмо от 23–го. И Шура [46] получила письмо. О Раули [47] я Вам послал, вместе с другими трудами, которые могут Вас интересовать, не его труд об апокалиптике, а труд о вере Израиля, который я случайно достал. Или Вы недосмотрелись, или получили не от меня. Об апокалиптике нужно ли заказать? Получили ли горшочек кумранский? Мое следующее письмо будет о «левых католиках».
Сердечно Ваш
свящ. Всеволод
Шуре когда–то захотелось заняться Amiel’ом. Я приобрел его журнал 1866–го года. Но мы никогда им не займемся, потому что Шура его ставит на облака, а я отношусь довольно равнодушно — хотите, я Вам пошлю.
21 февраля 1975 г.
Дорогой о. Всеволод!
Рад снова продолжить начавшийся диалог о различии и сходстве наших исповеданий. И хорошо, что мы с Вами не «богословы» в узком смысле слова! Впрочем, Ваше письмо от 28/I — целый трактат, богатый разнообразными мыслями; так что даже не знаю, смогу ли Вам ответить на все достаточно удовлетворительно. Попробую разбить все на пункты.
1. О смерти и страдании. Думается, что опасно их идеализировать. Мы не переживали бы так пасхальное таинство, если бы смерть не представлялась нам торжеством темных сил, «последним врагом», как называет ее апостол. Некая условная ее поэтизация и наша вера в бессмертие смягчают мысль о бесконечном уродстве смерти. Я хоронил многие сотни людей всех возрастов и почти всегда ощущал смерть как величайшее поругание, унижение человека. В трупе, как правило, обнажается жалкая беспомощность и слабость духа. Поэтому–то прохождение Христа через ад есть крайний предел божественного кенозиса. Верим же мы не столько в бессмертие (по Платону и др.), сколько в Воскресение (о нем говорит «Символ веры»). Это чаяние — одно из самых грандиозных и захватывающих и в то же время — самых трудных в христианстве. Трудность его в том, что бессмертие в какой–то мере раскрывается в умозрении и опыте, а воскресение — чудо. Об этом писал еще во II веке Афинагор. Проблема заключается в том, как научиться по–новому говорить об этой тайне. Я за то и люблю Тейара, что он делает попытку что–то осмыслить и даже представить в этом направлении. Ведь в сравнении с Грядущим наш мир — лишь эмбрион. Но с другой стороны Вы правы: раз смерть стала путем Христовым, она в каком–то смысле теряет свое «жало». Это относится и к страданию. Само по себе оно есть зло (иначе Христос не исцелял бы людей). Но Его крестный путь возвысил и преобразил страдание. Я не берусь судить о чистилище, о котором Вы приводите цитаты. Наверно, очищение души от приросших к ней грехов — процесс нелегкий. Но я буду говорить лишь об этой жизни. Думаю, прав был Монтень, говоря, что считать страдание самоцелью — абсурд. Все созданное Творцом — создано для блага. Но таков наш падший мир, что в нем добро непрестанно сталкивается со злом, порождая тем самым страдание. Для христианина страдание часто (хотя и не всегда) может стать «крестом» и обрести преображающую силу. Оно «выжигает» (или, если хотите, искупляет) грех, учит сочувствию, закаляет веру, дает верную оценку миру и нам самим. Однако «навязывать» христианству «идеал страдания» мог разве что Геббельс. Конечно, были и у нас такие уклоны, но разве не «блаженство» обещает Христос Своим верным? Не с этого ли слова начинается Нагорная проповедь? Однако в мире, полном зла и греха, «блаженство» невозможно достичь вне «креста». Ведь и сам Бог страдал и страдает в этом мире. Можем ли мы изменить Ему и оставить Его? Иными словами — цель наша лежит, разумеется, не в страдании, а в победе над ним, в просветлении духа. И в этом есть, пусть слабое, подобие и отражение победы Господа над смертью. Уход из жизни многих праведных людей я так и переживаю: как одоление смерти. И мало того. Страсти Христовы приобретают совершенно особый смысл, если вспомнить, что они совершались за людей. Точно так же крест каждого неотделим от со–страдания и само–отвержения.
2. О созерцании. Вы очень хорошо говорите об этом. Могу лишь добавить, что «платонизм» здесь может быть лишь начальной ступенью. Сам по себе он не–и до–христианский. Такое созерцание есть в любой мистической религии, хотя бы у индусов или суфиев. Но наше созерцание отличается от всякого другого тем, что оно «христоцентрично». Не абсолют или мистический, абстрактный символ становится его средоточием, но Христос, живой и подлинный. У Бога есть только один абсолютно реальный облик — это Лик Иисуса. Хотя, конечно, Творца можно постигать и другими путями. Но для нас евангельский путь — центральный.
47
Раули Гарольд (18901969) — английский протестантский библеист и миссионер. О его работах см. А. Мень, «Библиологический словарь», т. 3, М. , 2002.