— Алло, это ты, Поль?.. Это Роже… Можно зайти на минуту?.. Да нет, ничего не случилось… Просто у меня есть к тебе несколько вопросов… Хорошо, иду.
О своей конторе Жевинь отзывался довольно пренебрежительно. В действительности же его бюро занимало целый этаж.
— Соблаговолите подождать, месье… Господин директор проводит совещание.
Секретарша ввела Флавьера в приемную, заставленную массивными диванами. «Может быть, он хочет пустить мне пыль в глаза?» — подумал Флавьер. Но нет: он увидел Жевиня, провожавшего посетителей.
— Рад тебя видеть, — сказал Жевинь. — Извини, но сегодня у нас работы по горло.
Просторный и светлый кабинет был обставлен на американский манер: металлические стол и шкаф с картотекой, одноногие кресла, пепельницы с никелированными донышками. На стене висела огромная карта Европы с натянутой между булавок красной нитью, которая обозначала линию фронта.
— Ну что? Видел ее?
Флавьер сел, закурил сигарету.
— Да.
— Что она делала?
— Ходила на кладбище Пасси.
— Гм!.. На могилу своей…
— Да.
— Вот видишь! — воскликнул Жевинь. — Теперь ты и сам убедился!
На краю стола, рядом с телефонным аппаратом, стояла фотография Мадлен. Флавьер не мог отвести от нее глаз.
— На надгробии только одно имя, — сказал он. — Но родители твоей жены, конечно, покоятся там же?
— Вовсе нет! Они похоронены в Арденнах. А склеп моей семьи — в Сент-Уане… На кладбище Пасси лежит только Полина Лажерлак. В том-то и дело! И как же ты теперь объяснишь это паломничество?.. Можешь быть уверен: она была там не впервые.
— Действительно, у сторожей она ничего не спрашивала. Она знала, где могила.
— Еще бы, черт возьми! Говорю же тебе: она словно околдована этой Полиной.
Жевинь шагал взад и вперед вдоль стола, держа руки в карманах. Его шея собралась над тугим воротником в валик жира. Зазвонил телефон, и он резким движением сорвал трубку с аппарата, затем, зажимая ладонью микрофон, проговорил вполголоса:
— Она воображает, будто она и есть Полина. Сам посуди, могу ли я после этого оставаться спокойным!
В трубке бубнил чей-то голос. Он поднес ее к уху и сухо бросил:
— Да, я слушаю… А, это вы, дорогой друг!
Флавьер рассматривал снимок Мадлен, ее лицо статуэтки, которое едва оживляли светлые глаза. Жевинь диктовал распоряжения, раздраженно насупив брови, затем бросал трубку на рычаг телефона, который тут же вновь принимался звонить. Флавьер пожалел, что пришел сюда. Он внезапно почувствовал, что тайна составляет неотъемлемую часть самого существа Мадлен. Жевинь, пытаясь отторгнуть от нее эту часть, непременно все разрушит. В сознании снова всплыла мучившая его сумасбродная мысль: «А что, если душа Полины..?»
— До чего же они мне надоели! — пожаловался Жевинь. — Сейчас такая неразбериха, старина, ты даже и представить себе не можешь. Да лучше и не представлять, чтобы не расстраиваться.
— Девичья фамилия твоей жены — Лажерлак? — спросил Флавьер.
— Нет. Ее фамилия Живор… Мадлен Живор. Родителей она потеряла три года назад. У ее отца была бумажная фабрика под Мезьером. Солидная фирма!.. Ее основал еще дед Мадлен. Он был уроженцем тех мест.