Реми побледнел; он пил, не сводя с дяди глаз, он решил держаться до последнего.
— Хотел бы я узнать эти фактики, — промолвил он. — Особенно в вашем изложении.
— Дерзишь… Клементина, что там дальше?.. Впрочем, нет. Давайте-ка сразу кофе.
Дядя кое-как запихнул бумаги в портфель, отодвинул тарелку. Молчавшая все это время Клементина внесла ветчину. Давно уже стемнело, и вокруг стола виднелись лишь три словно висящих в воздухе лица, а за ними на стенах шевелились большие тени. Дядя взял себе сигару.
— Я отделяюсь, — сказал он. — Понял, да? Я отделяюсь… Я лично займусь тем самым делом в Калифорнии, которым твой великий папочка пренебрег. Разумеется, я заберу свою долю капиталов объединения «Интерколониаль», о чем я уже давно предупреждал своего братца. Пусть выпутывается сам, а мне надоело изображать верного пса. Кроме того, я не сомневаюсь, мой дорогой Реми, что вскоре ты меня заменишь, и весьма успешно.
— Я в этом просто уверен, — сказал Реми.
Дядя Робер сжал кулаки, нижнее веко у него задергалось. Он закурил сигару.
— А вам, мадемуазель Луан, лучше бы поехать со мной. Мне понадобится секретарша там, в Калифорнии. И я вас уверяю: от такой перемены вы нисколько не прогадаете.
Из-под полузакрытых век дядя следил за Реми.
— Попутешествуем вместе… — добавил он. — Самолетом — Нью-Йорк… Лос-Анджелес… Эти названия вам ни о чем не говорят?
Клементина поставила перед дядей, в это время запустившим пальцы в сахарницу, полную чашку дымящегося кофе.
— Мой уважаемый племянник исцелился, и теперь вам уже не подобает состоять при нем сиделкой.
Он улыбнулся, выдохнул носом колечко дыма:
— Это было бы неприлично.
Реми швырнул вилку на стол и вскочил так резко, что разом затрепетало пламя всех свечей.
— Ложь! — процедил он, сжав зубы. — Все ложь! Никуда вы не собираетесь ехать. Просто хотите пустить пыль в глаза Раймонде. Хотите проверить, поедет она с вами или нет. Так? Но и здесь у вас осечка. Во-первых, вы ей ни капельки не нравитесь…
— Уж не сама ли она тебе об этом сказала?
— Именно сама!
Дядя выпил кофе, вытер платком усы и неторопливо поднялся.
— Я отправляюсь завтра, в семь утра, — сказал он, обращаясь к Раймонде. — Будьте к этому часу готовы ехать.
— Она никуда не поедет! — крикнул Реми.
— А вот и посмотрим.
Дядя Робер остановился перед племянником; большой палец он засунул под мышку, двумя другими держал сигару.
— Ты ведь меня, кажется, ненавидишь… О, да еще как! Такие, как ты, больше ни на что и не способны. Не будь я твоим дядей и имей ты пошире плечи — нетрудно себе представить, что бы ты со мной тогда сделал.
Дверь кухни внезапно распахнулась, и все посмотрели в ту сторону. На пороге стояла Клементина.
— Можно убирать со стола? — спросила она.
Дядя пожал плечами, смерил Реми взглядом с головы до ног.
— Дай-ка мне пройти… Спокойной ночи, Раймонда. Не забудь — в семь.
Он сверил свои ручные часы с большими стенными и начал тяжело подниматься по лестнице. Реми следил за ним. Юношу трясло — хотелось схватить подсвечник и со всего размаха… Черт бы побрал этого гнусного типа! Вот он добрался до лестничной площадки, подошел ближе к перилам — они ему едва-едва по пояс. Слегка толкнуть — и…
— Спокойной ночи! — помахал им дядя.
Затем хлопнула дверь его комнаты, и наверху послышался мерный скрип половиц и деревянной обшивки — от одной балки к другой.
— Ты же совсем ничего не ел, — прошептала Клементина.
Реми провел рукой по лицу, тряхнул головой, словно пытаясь прогнать боль от удара, и сказал:
— Да брось ты. Оставь мне графин и бокал.
Он не смел говорить громко. Раймонда успокоилась первой и вновь села. Реми попробовал закурить сигарету, но спички одна за другой ломались у него в руках.
— А ты свечку-то… свечку возьми, — посоветовала Клементина.