Реми опрометью бросился вон из прачечной, но ноги его подкосились и он почти сразу же остановился. «Сейчас упаду», — промелькнуло в голове. Ну и пусть. Пусть вернется неподвижность. Пусть навек забудутся эти страшные картины.
На тропинке послышались приближающиеся шаги.
— Реми!.. Ты где?.. Ре-ми-и!
Голос Клементины. Но Реми не отозвался.
VII
— Фонтене-су-Буа, проспект Фоша, сорок четыре бис.
— Так там, на углу, вроде больница? — уточнил таксист.
— А мы и едем в больницу. Вы меня у входа подождете. Машина тронулась с места. Реми опустил стекло и глотнул свежего воздуха. Он позабыл и об осени, и о холодах, и о призрачности своего существования. Он позабыл, как хоронили дядю, как уезжали из Мен-Алена вчера вечером. Он думал только об одном: о загадочном лице на картине; сколько раз оно всплывало в памяти, затерявшееся среди детских воспоминаний, и вот теперь воскреснет наяву. Мама! Говорить с ней… Узнать ее!.. Узнать наконец, такая ли она, как о ней рассказывают. И не по собственной ли воле она стала затворницей после неудачной попытки самоубийства? Может, она тем самым хотела спасти окружающих от бед, причиняемых одним взглядом синих глаз? Мама, мама! Неужели я — твой сын, твое отражение — буду, как и ты, без вины виноват? Фокстерьер… это я его убил. А бедный дядюшка!.. Все решили: несчастный случай; но это не случайность, по крайней мере, несчастье произошло неспроста. Потому что в тот момент я люто ненавидел дядю. Ну а ты — тебе ведь точно так же мог кто-то опротиветь… Кто именно? Бабушка, например… Выходит, стоит мне сгоряча пожелать чьей-либо смерти — и беда нагрянет. Так, может, и мне попросить, чтобы меня упрятали куда-нибудь и скрывали от всех? Не как преступника, а как опасное существо, несущее зло… Мама!
Откинувшись на сиденье, Реми разглядывал незнакомый ему город: небо над Парижем все больше хмурилось, на улицах становилось все тише. Не попадись ему это письмо, уже никогда бы не отыскать маму. Значит, истина и впрямь так ужасна?.. Ведь если бы мама помешалась, то зачем было ее так упрятывать? И разве решились бы объявить ее умершей?.. Упрятали не только ее… Ведь и его пытались отгородить от мира неприступными стенами. Чтобы ему, Реми, было лучше, спокойнее — так его якобы оберегали… А как они все перепугались, когда он встал на ноги, начал ходить!.. Как поспешно опускал голову отец… Как быстро отводил взгляд… А Клементина всегда начеку, всегда в страхе… Если он и впрямь унаследовал от мамы этот ужасный дар, тогда все сразу становится ясно… Скорее бы разузнать!
Машина свернула на улицу, по обе стороны которой тянулись особняки с палисадниками. Больница среди них угадывалась еще издали; она была обнесена высокой стеной с раздвижными воротами. Шофер затормозил.
— Я недолго, — бросил Реми.
И медленно пошел ко входу. Высокие стены напомнили ему Мен-Ален — тюремные стены, за которыми прошло отгороженное от мира детство. Реми нажал кнопку звонка.
— Могу я видеть доктора Вернуа?
И вот Реми следует за дежурным. Вокруг — корпуса, между ними — лужайки. Когда-то и мама вот так же впервые шла здесь. Может, она выходила на прогулку и бродила как раз по этим дорожкам? А он в это время, будучи на положении больного, жил припеваючи: ни воспоминаний, ни забот… До чего же удобно потерять память!