Врач ушел; Вобрэ медленно закрыл за ним дверь, затем вытер ладони платком из нагрудного кармана. Истину! Легко сказать… Он направился по коридору в свой кабинет, окинув рассеянным взглядом ряды книг, заваленный папками рабочий стол. В ушах все еще звучали слова врача: «Всего несколько сеансов — и он откроет психоаналитику»… Всего несколько сеансов!.. Столько лет бороться — и вот к чему прийти. Он упал в кресло, отодвинул в сторону разноцветную гору папок. Чего ради работать дальше, если нечем больше защищаться? Потеря брата ускорила крах. А теперь еще Реми… Вобрэ выдвинул ящик. Под пачкой писем, блокнотов, старых конвертов, которые он хранил из-за редких штемпелей, он нащупал рукоятку пистолета. В крайнем случае можно и… Нет! Даже этого, последнего, средства ему не дано. Если он уйдет из жизни, то мальчик уверует в безотказное действие своей силы. И тогда ему вовек не исцелиться.
Вобрэ потер ладонями глаза. Он и сам не знал, чего хочет. Желает ли он, чтобы Реми избавился от призраков прошлого? Но если к сыну возвратится память, то останется лишь один выход: застрелиться… Как ни крути, положение безвыходное: Реми пропал.
В дверь постучали. Вобрэ задвинул ящик.
— Войдите!.. Клементина? Что вам нужно? Я занят.
Старуха засеменила к письменному столу. Как она похожа на злую колдунью, которая изготовилась совершить свое черное дело! Подбородок ее задрожал, она то сцепляла, то расцепляла узловатые пальцы.
— Ну, я жду!.. Мне некогда.
— Я слышала, что сказал врач, — пробормотала Клементина.
— Вы, оказывается, подслушиваете под дверью?
— Иногда.
— Мне это не очень нравится.
— Мне тоже, господин Вобрэ… Но, скажите: неужели вы поведете мальчика к психиатру?
— Позвольте, но вам-то что?
Старуха покачала головой. Вобрэ понял: экономка приняла какое-то решение раз и навсегда, ее ничем не запугать. Тогда он уже мягче спросил:
— Что произошло?.. Объясните толком.
Старуха подошла поближе и вцепилась в край стола, словно боялась упасть.
— Мальчику нельзя идти к другому врачу, — проговорила она. — И вы сами знаете, что такое никак невозможно.
— Но почему?.. А если это единственное средство вылечить его?
Вобрэ недоуменно вглядывался в дряблое старческое лицо, в серые глаза, подернутые дрожащей слезой.
— Не понимаю вас, Клементина.
— Да нет же, понимаете… Мальчику нельзя вспоминать, что он увидел в прачечной в Мен-Алене.
— Что-о?
— Коли он узнает, что его бедная мать вовсе не собиралась наложить на себя руки и что бритву над ней занес другой…
— Замолчите!
У Вобрэ вдруг перехватило дыхание. Он отодвинулся вместе с креслом. Покрывшиеся потом ладони прилипли к подлокотникам. А Клементина продолжала — тихим, надтреснутым голосом:
— Она, бедненькая, тогда еще в уме не повредилась; это уж только потом, когда…
— Ложь.
— Я молчала двенадцать лет. И коли теперь заговорила, то не затем, чтобы просто досадить вам.
Вобрэ поднялся. Как бы ему хотелось закричать, пригрозить старухе, чтобы не слышать этот тихий скрипучий голос, — но он вдруг онемел.
— Вы прекрасно знаете, что я говорю правду. Реми видел все своими глазами… И рассказал мне: он тогда зашелся плачем, а потом потерял сознание… А когда пришел в себя, то ничего не помнил и не мог двигаться.
— Довольно! — крикнул Вобрэ. — Довольно!.. Хватит.
Но Клементина словно не слышала его.
— Реми играл во что-то и забежал в прачечную, чтобы спрятаться. А после, когда бросился наружу, вы его и заметили. С тех пор вы живете в вечном страхе — собственного сына боитесь… Потому-то и ведете себя так.
Вобрэ обошел стол и встал перед старой служанкой.
— Почему же вы, Клементина, остались у меня после всего?
— Ради него… и ради нее тоже. И, как видите, правильно сделала… Вы, конечно, отпустите мальчика — иначе его не спасти.
— Так это вы надоумили его на эту глупость — уехать?
— Нет… Ведь если он уедет, я его больше не увижу.