Желудок едва не прилипал к ребрам, внутри пустота и даже желчь закончилась — рвота прекратилась. Катя откинула волосы и села на пол. Утерев рот, закрыла глаза, прислонилась к стене. Побежали миллионы колючек и мурашки покрыли обнаженную кожу.
— Не смотри на меня, — хрипло прошептала она и посмотрела на Дориана. Он не ушел — просто отвернулся, упершись руками в дверной проем.
— Прости… — бросил ламия через плечо.
— Я не могу понять, почему, когда очухиваюсь от очередной неприятности — я голая. То ли у мужиков руки умеют только раздевать, а на «одеть» сил уже не хватает, то ли одежды на меня не найти. Вроде не самая толстая и высокая.
Дориан хмыкнул — Катя опять взглянула на него. Он косился:
— И тебя сейчас это волнует?
— Да, — она кивнула, еле сдерживаясь от смеха. — Я ведь непривередливая, согласна даже на мужскую футболку или рубашку…
Дориан откинул голову и расхохотался. Тихий хрипловатый смех наполнил помещение:
— Ты меня поражаешь. Хорошо, я закрою глаза пока ты раздета.
Он повернулся, веки опущены. Пальцы скользнули к верхней пуговице белоснежной сорочки. Ловко расстегнули первую… вторую… третью.
— Это ты мне решил стриптиз устроить? — усмехнулась Катя.
— Да! — уголки губ Дориана приподнялись, — тебе обидно, что ты голая, вот решил: будем в равных условиях.
— Отлично! Только я не в состоянии оценить всех мужских прелестей. Это ничего?
— Равнодушно взирающий зритель, тоже зритель. Нет оваций, так ведь и не освистывает, не закидывает помидорами.
Дориан распахнул рубаху — шелк соскользнул с плеч. Светлая кожа, безволосая грудь. Когда он одет — худощавый, но что удивительно, когда разделся — тело атлетическое. Грудные пластины словно выкованы из стали, четкие контуры каждого мускула поражали подтянутостью. Шрамы-порезы стягивались синеватой кожей. Брачные игры ламий? Брр… Он стянул один рукав, второй…
— Тебе говорили, что ты… — Катя выдержала паузу, — белый, как мертвец.
Дориан на секунду замер и, шагнув вперед, протянул сорочку:
— Мертвецу говорить, что он мертвец? Нет, ты первая…
— Другие, наверное, постеснялись…
Он присел на корточки и бережно накинул на ее плечи шелк. Она вновь усмехнулась:
— Ну, ты и гад, ламия. Тебе же все равно, закрыты глаза или нет. Совесть, что, умирает вместе с телом?
Дориан распахнул глаза, в них сверкнули бесовские желтые огни:
— Мне также все равно, есть на тебе одежда или нет!
— Зато мне нет. Вроде как прикрыта, не так стыдно. А то, что у тебя замашки аномальные, я пытаюсь не задумываться. Так проще с тобой общаться. Другого хватает за глаза.
— Это чего?
— Запаха! Ты смердишь мертвечиной, — Катя поморщилась.
— А ты — кошатиной и псиной. Причем вторая все сильнее преобладает.
— Да? — Катя затаила дыхание. — Странно, на мне нет Варгра…
— Я заметил, — Дориан, веселясь, помог встать. Катя пошатнулась — в ногах слабость, по телу вверх вниз проносился озноб. Она натянуто улыбнулась:
— Я не то имела в виду.
Ламия кивнул:
— Я понял, — его серо-зеленые глаза скользнули по ее лицу. Катя смутилась — ласкающий взгляд обезоруживал. Дориан подхватил на руки: — Ты не против, я к тебе еще немного поприкасаюсь.
Катя обвила его шею:
— За последнюю неделю меня столько раз таскали на руках, боюсь, скоро привыкну.
Плавная походка Дориана напоминала повадки снежного барса, подкрадывающегося к жертве.
— Я так понимаю, ты постоянно куда-то влипаешь.
Нежные объятия и едва слышная поступь успокаивали. Катя прильнула к холодной груди — ее прохлада умиротворяла. Тяжесть и боль отступали, словно все тело полили заморозкой. Дориан остановился, и Катя нехотя приоткрыла глаза. По ней блуждал лукавый взгляд, на лице ламии — кривая улыбка. Дориан уложил на постель и присел рядом.