— Пойдём, — она наклонила изящную голову. — Посмотрим, на что ты способен.
Я поглощал водку и старался не вслушиваться — впрочем, напрасно. В этом домишке была крайне скверная звукоизоляция. И как я не замечал этого раньше? Я с досадой в очередной раз посмотрел на часы — сколько можно? Алексей всегда был жутким эгоистом. Уж в таком-то положении нужно и честь знать! Я исподтишка огляделся. Артем, утирая слюни, неотрывно пялился на дверь. Володя опрокинул свою текилу и похрапывал, уронив голову на стол. Димон беззастенчиво самоудовлетворялся.
— Фу, развратник, — скривился я.
— Не нравится — не смотри, — философски парировал Димон.
Я отвернулся и погрузился в меланхолическое уныние, нарушаемое храпом Володи, прерывистым дыханием Димона, капелью слюней Артёма и сладкими стонами и мерным хлюпаньем из-за закрытой двери.
Из уныния меня выдернул крик. Кричал Алексей.
— Что за?.. — вмиг проснулся Володя и ломанулся в комнату плотских утех.
— Блядь, — выдохнул я сквозь зубы, пытаясь побороть оцепенение.
Мое тело застыло, словно было каменным изваянием, бутылка выскользнула из рук — и, словно сквозь толщу воды и нечеловеческий крик, до меня донёсся звон стекла. Разбитого стекла. Лишь глаза мои оставались подвижными — они норовили вылезти из орбит. И желудок — то ли тот пытался покинуть пределы моего бренного тела, то ли попросту извергнуть все содержимое вовне.
Алексей, голый, стоял на постели на коленях, закрыв руками лицо. Меж пальцев его струилась кровь, стекала на пошлую — под стать месту — шелковую постель, на еще более пошлый пушистый розовый ковролин, терялась в его мягкости. На постели, бесстыдно широко раздвинув длинные стройные ноги, возлежала Анжела.
— И это все? — она надула пухлые ангельские губки, совершенно не обращая внимания на мигом протрезвевших нас, толпившихся в дверях. — А дальше?
Алексей, воя и закрывая лицо, упрямо пополз вперед — словно приворожила его эта чертова бесовка!
— Леха, стой! — я, с трудом вытолкав слова из показавшегося каким-то чужим и деревянным горла, подался вперед — но ноги тоже стали деревянными.
Алексей, словно гигантская заведенная кукла, навалился на Анжелу, толкаясь внутрь. Звучное чавканье — и новый нечеловеческий крик отразился от окон, зеркал, стен моего черепа. Перед глазами поплыло, и я провалился во мрак.
*
— Вот вы где, — прошипел Димон, вваливаясь в кабак и выдирая у меня из рук бутылку — я пил уже из горла. — Колян, мать твою! Ну знаешь же, что этому уроду бухать нельзя…
Колян икнул и выронил свою бутылку.
— И так еле-еле от психушки отмазали, а ты за рулем, придурок, — шипел на меня Димон, а лампа над ним светилась, словно нимб, и делала его похожим на святого с иконы.
— Ты как… — я вытер губы ладонью. — Иисус!
Я засмеялся. Мне показалось это ужасно забавным. Димон-дрочер — а выглядел, как с иконы сошел!
— Варежку захлопни, — зло бросил Димон. — Грузи их в машину, — он кивнул молчаливому Володьке. — И набери Демидову. Если они завтра в таком виде на свадьбе у Андрюхи появятся…
Мимо проносились шапки-нимбы оранжевых фонарей. А я уже предвкушал, как Демидов, Димонов приятель, воткнет мне в руку холодную иглу, и лежать мне под капельницей — не перележать.
— У него опять началось, — слышал я Димонов шепот словно сквозь вату. — Опять эти его… фантазии. И так с трудом от психушки отмазали. Андрюха завтра женится — нужен вот ему на празднике такой фрукт?
*
Когда я пришел в себя на мерзком розовом ковролине, залитом кровью и облеванном, молчаливый Володька тащил меня прочь из будуара, вмиг превратившегося в ад. На кровати, привязанная к ней, возлежала красавица, богиня и ангел в одном лице и отнюдь не ангельским голосом орала проклятия. У кровати неподвижно лежал Алексей. Весь он был залит собственной кровью, лицо его было обглодано так, что торчали кости. Словно притянутый магнитом, я смотрел на извивающуюся в веревках Анжелу. Меж ног ее, жадно причмокивая и только что не облизываясь, зияла дыра, усыпанная сотнями острейших зубов. Она растягивалась, будто бы выворачивалась наизнанку, меж зубов тянулись ниточки прозрачной слизи — точно слюны. Чудовищная vagina dentata выглядела отвратительно и страшно, но манила своей загадочной смертоносностью. Я ощущал, что вот-вот буду готов вырваться из стальной Володькиной хватки и полететь навстречу ей, кануть в эту чертову геенну зубастую, хотя прекрасно понимал, что ждет меня там. Что там уже дождалось Алексея, обезображенный труп которого теперь лежал в этом пристанище разврата.
— Шевелись, жопа неповоротливая, — орал Димон на Тему, брызгая слюной.
Тема воевал с затычкой канистры.
— Живей, падла! — Димон сорвался на визг.
Запахло бензином. Щелкнула Димонова “Зиппо”. В розовый рай плотских утех ворвалось пламя — жаркое, ненасытное. Оно тоже вожделело Анжелу, облизывало ее тело в смертоносных ласках, обладало ею страстно и неистово, заставляя кожу вспучиваться и лопаться, а глаза вылезать из орбит. Существо, объятое огнем, словно вышедшее из райских кущ, забилось, как горлица в силках, с нечеловеческой силой выламывая руки и ноги, застонало и захрипело.
— Вы передохнете! — бесновалась она. — Я этого так не оставлю! Я вернусь! Я вернусь за каждым из вас!
*
— Серый, — Димон сел рядом с моей кроватью. — Ну мать же твою, а…
— Ты знаешь, кто на фотке? — не унимался я.
— На какой такой, мать твою, фотке? — шипел Димон.
Я заткнулся. Надоело. Черт возьми, как же надоело-то! Я же не виноват, что они все забыли! Якобы Леха сам напился и спалил дом, пока мы возвращались с очередной вечеринки. Якобы не было никакой Анжелы. Заперли меня тогда на полгода в больничку с белыми стенами, к счастью, хотя бы по блату — иначе накрылась бы и моя работа, и мои права… Я устал объяснять им, что не бывает совпадений. Что для Андрея привозить из Таиланда невесту по имени Анжела было чертовски херовой идеей. Что они и сами отчего-то больше не рвались в Тай, хотя там и море, и девки. Но они в упор твердили, что не хотят вспоминать о кончине Лехи. Конечно, они не хотели вспоминать!
— На фотке Андрея с его невестой, — упрямо проговорил я.
— Ты это… Спи, — постановил Димон. — И не смей портить завтра праздник. А то сдам тебя в государственную клинику — будешь знать.
*
Свадьба была до тошноты роскошной и чопорной. Мы в идиотских одинаковых костюмах с дурацкими галстуками, родители Андрея, словно сошедшие с карикатур: пузатый лысеющий отец с глупой улыбкой и перекроенная бесконечными пластиками мать с таким выражением лица, будто бы кто-то под ее подправленным носом нарисовал говном гитлеровские усишки. Я представил себе это зрелище и чуть было не расхохотался. Впрочем, смеяться мне расхотелось, когда я увидел невесту.