Словно отлитая скульптором-богом из темной бронзы, стройная девушка, красивее которой не было никого в этом мире. Огромные влажные глаза, обрамленные длинными ресницами, аккуратный правильный нос, мягкие пухлые губы, высокие скулы — да она была самим совершенством! Так некстати я ощутил, что завидую Андрею. Ему уже этой ночью светит рай земной в номере отеля, а я…
Память услужливо подкинула совершенно иную картину. Как эта богиня, обнаженная и связанная, с перекошенным от боли, злости и ненависти лицом, отдается огню, родоначальнику страсти, как лопается ее гладкая кожа, обнажая пунцовую плоть, как она проклинает нас, как обещает вернуться. Я почувствовал, как возбуждение уступило место страху, как ладони стали холодными и липкими.
— Слюни подбери, — зло прошипел Димон. — На тебя уже все приглашенные нехорошо пялятся, сатир недоделанный!
— Пошел ты, — парировал я скорее для проформы. Я прекрасно понимал, как это выглядело со стороны, но ничего не мог с собой поделать. Меня тянуло к этой демонице, будь у нее хоть повсюду зубы.
Церемония проходила, как во сне. Благо, я был не за рулем и мог позволить себе пить за всякий звучавший тост. Вскоре мне начало казаться, что я и есть те самые гитлеровские усишки под исправленным скальпелем носом андреевской мамаши. Еще пара стопок услужливо подсказала мне — насрать.
Гремела музыка, все танцевали, пьяный Димон уже удалился в темный угол с какой-то девицей, а я все ходил как неприкаянный — водка больше не лезла, шампанское норовило попроситься обратно, а перед глазами чаще и чаще вставало зрелище совокупления теперь уже жены Андрея и адского пламени, порожденного бензином из моей канистры и Димоновой “Зиппо”. И звучал в голове ангельский голос, нашептывая демонические угрозы. От угроз бросало то в жар, то в холод, язык прилипал к небу и хотелось в туалет.
— Я вернулась, ты готов, красавчик? — она призывно облизала пухлые губы.
Я неверяще уставился в ее огромные глаза. И, кажется, от этого голоса, пробравшего до печенок, весь хмель из меня разом вышибло.
— Что? — переспросил я.
— Вам плохо? — с акцентом проговорила новоиспеченная жена Андрея. В ее глазах не осталось ни следа той хищной похоти, с которой она буравила меня своим развратным взглядом — теперь это была взволнованная скромница.
— Нет-нет, не переживайте, — отмахнулся я и побежал обратно в кабинку сортира.
Пот тек градом. Я узнал и этот голос, и этот взгляд. И понимал одно — я не хочу умирать. Совершенно не хочу умирать. Но, коль мог, отдал бы все блага мира, чтобы познать ее.
*
Спустя месяц умер Андрей. Поговаривали о разбойном нападении. Эти изверги оттяпали ему обе руки по запястье, член и изуродовали до неузнаваемости лицо. Опознали беднягу по татуировкам и ДНК. Отец его тут же похудел и полысел еще больше, гитлеровские усишки его матери теперь, похоже, тянули на сталинские, а его вдова… У этой чертовки, поговаривали, было алиби. Димон ходил мрачнее тучи, Тема и Володька со мной и вовсе общаться перестали.
— Ты же понимаешь, что это она? — вопрошал я Димона, глуша очередной стакан водки у него на кухне.
— Ты опять перепил, вон, лыка не вяжешь! — укорил меня Димка.
Я обиделся. Говорил я отчетливо и связно. А он просто боялся посмотреть правде в глаза.
— Серег, — Димка понизил голос. — Я не знаю, чем ты тогда упоролся. Я не знаю, что тебе там приглючилось. Но говорю тебе точно — Анжела тут не при чем!
У меня разве что пар не пошел из ушей. Я не был психом!
— Она заставила вас все это забыть, понимаешь? — заговорил я, придвинув к Димону табурет — и едва не сверзился с него. — Она — ведьма проклятая, демон!
— Пошел бы ты, Серый, — как-то устало выдохнул Димон. — Я на тебя столько сил и нервов угрохал… А уж денег… Врача тебе вон нашли. Завязывай бухать и становись человеком, а? Заебал.
Димка, хлопнув дверью, ушел в ночь. Больше я не видел его — его убили той же ночью. Никто не спешил делиться со мной подробностями, как я не пытался узнать хоть что-то. Лишь на каком-то заштатном сайте были выложены подробности: Димон тоже лишился рук и мужского достоинства. Я пытался выкупить у администрации сайта фото, но вскоре они перестали отвечать на мои звонки и письма.
Еще месяц я провел в психушке. На какое-то время из-за их препаратов я прекратил осознавать себя, мне начало казаться, что демоницы Анжелы вовсе не существует, а все, что случилось с Андреем и Димкой — несчастный случай, как и до этого с Лехой. Но потом в мое окно все чаще стала заглядывать луна, и я стал вспоминать. Теперь меня преследовал не только ангельский голос, но и запах. Я точно знал, чем она пахла: вожделением, патокой и кровью.
Когда меня, наконец, выпустили, я узнал, что Володька и Тема тоже сыграли в ящик. Сколько не силился я найти подробности, ничего выяснить мне так и не удалось. Я искал жадно, по всем сайтам, спрашивал у знакомых, нашел все упоминания смертей всех четверых в интернете и распечатал их, сложил в одну папку и больше не расставался с ними ни на миг. С работы меня уволили, из квартиры выселили, а к родителям я возвращаться отчаянно не хотел.
Уже полгода я прятался по гостиницам. Подходили к концу запасы денег, машину пришлось продать: я пил все больше и больше, трезвым было совершенно невыносимо, да и прав меня лишили из-за диагноза. Теперь я сидел в своем номере в маленьком городишке и пялился в окно. Я жадно всматривался в прохожих со смесью страха, ненависти и вожделения. Я прекрасно знал: покажись она на горизонте, помани меня своей прекрасной рукой, изогни полные соблазнительные губы в манящей улыбке — и я побегу за ней на край света.
И теперь всякий раз надежда переполняла мое сердце, когда я видел кого-то хотя бы отдаленно похожего на нее. Когда это чувство становилось совсем нестерпимым, было ясно — пора менять место. Сейчас оно вновь усиливалось. До шума в ушах, до дрожи в руках. Я вспоминал ее, вспоминал, как погибли остальные — и боялся. И завидовал. Жаждал разделить эту участь. Просыпался по ночам от оргазма, слышал во сне ее голос, ее обещание. И хотел, чтобы она исполнила его.
Пора бежать. Бежать. Остатки звериного инстинкта, направленного на то, чтобы сохранить мою бессмысленную жизнь в бренном теле, сигнализировали об опасности — неотвратимой, непреложной. Она была рядом, я чуял это по ломоте в суставах, по жару в животе, по запаху, что ветер доносил до меня с улицы.
Я высунулся в окно. У помойки, на которую открывался вид из моего номера, стояла она. Она поймала мой взгляд и хищно улыбнулась. Я почти ощутил — она вся улыбалась, она была соткана из улыбки, она сама была ею.
Тихо, едва слышно заскрипели ступени. Потом — половицы. Ближе. Ближе. Пока не раздался стук в дверь.