Припомним ожесточенные философские споры о роли духовной субстанции и о свободе воли, какие велись, напр., на закате средневекового феодализма. Понятно, почему системы, развивавшие охарактеризованные выше «умеренно-конституционные» взгляды, объявлялись ересью, а их авторы – идеологи нарождающейся буржуазии – изменниками отечества.
Наступающая группа развивается. Эволюция техники все более и более углубляет пропасть, лежащую между нею и господствующим организаторским центром, все более и более делает непримиримыми их классовые интересы, все более и более проясняет классовое сознание представителей новой общественной силы. Соответственно этому, идеологи последней повышают тон своей критики, все резче и резче подчеркивают значение материального начала, все меньшую и меньшую долю влияния признают за духовной субстанцией, последовательно доходя до ее полного отрицания. Момент наибольшего напряжения боевой энергии новой общественной силы, момент решительного наступления – есть момент создания материалистических систем. С проповедью материализма выступали, напр., идеологи греческой демократии V–IV века до Р. X., с проповедью материализма выступали также идеологи английской буржуазии XVII в. и французской буржуазии XVIII в. и французской буржуазии XVIII в.
Наконец, победа одержана. Наступавшая группа водружает свое знамя на занятых ею неприятельских позициях. И тут… происходит нечто на первый взгляд весьма странное и удивительное. Вместо полного торжества материалистического мировоззрения, торжества, которого следовало ожидать, судя по дореволюционным заявлениям идеологов нового класса, наступает эпоха «линяния» материализма. Намечается поворот назад. Сначала робко, затем все решительнее и решительнее высказываются симпатии к старой идеологии, к идеологии побежденного противника. «Храм оставленный, все храм, кумир повергнутый – все бог!» Воскресает абстрактное мышление, метафизика, спиритуализм. Так, европейская буржуазия давно похоронила свой радикальный материализм, под знаком которого она вела борьбу с переживаниями феодального режима, и теперь, в дни своего господства, она стоит под знаком идеалистической реакции.
Тайну поворота назад вскрыть нетрудно. В рамках существовавших до сих пор и существующих обществ победа одной группы над другой сводилась и сводится к сменам разных типов эксплуатации. На другой день после революции, побеждающая группа оказывается в положении диктаторски-властного организаторского центра. Все остальные слои общества, с указанного момента, противостоят ей, как организуемые. Ход дальнейшего экономического развития шаг за шагом усугубляет значение новой социальной антитезы. Если до своей победы новые господа исторической сцены опирались на общественные «низы», если в целях наиболее успешного осуществления своих планов, они старались, насколько возможно, затушевывать разницу их собственных интересов и интересов их союзников, старались совершенно приравнять себя, в теории, к «организуемой массе» – прямолинейность материалистических систем, выдвигаемых ими в боевые моменты, объясняется именно последним обстоятельством, – то теперь маска сброшена, бывшие союзники переведены в разряд «презренных рабов», отдалены от новых господ «пафосом» неизмеримого постоянно увеличивающегося расстояния.
Появляются новая «сверхчувственная субстанция» и новая «материя». Конечно, эти новые понятия не вполне тожественны прежним: они сложились в атмосфере иных условий производственной деятельности. Напр., в царстве капиталистической индустрии, определяющей расцвет естественно-исторического познания, нет места наивным верованиям первобытного анимизма, нет места необузданному полету фантазии, свойственной средневековому спиритуализму. Представления об организующей воле рационализировались. Мы имеем дело с виталистическими воззрениями, со всевозможными учениями об априорном познании, с понятием о силе – источнике движения «мертвой» материи.
X
Прежде чем расстаться с читателем, мы остановимся еще на анализе одного вопроса, тесно связанного с основной темой нашей статьи. Это вопрос об интеллигенции.
«То gnothi sauton», «самопознание» является для представителей интеллектуального производства весьма трудной задачей. В их рядах относительно социального удельного веса «нового среднего сословия» царит такое пестрое разнообразие оценок, какого далеко не намечается при определении удельного веса других общественных ячеек. Что такое интеллигенция? Следует ли считать ее особым, самодовлеющим социальным телом – «классом»? – На этот кардинальный вопрос предлагаются всевозможные, исключающие друг друга ответы.