При ближайшем рассмотрении, мы должны отказать в пролетарском звании широким слоям интеллектуальных производителей. Возьмем, напр., профессионального ученого или художника, продающего свои произведения издателю, организовавшему предприятие на капиталистических началах. Один факт продажи этих произведений еще не свидетельствует о принадлежности их авторов к пролетариату. Владельцы мелких мастерских сбывают свои продукты крупным капиталистическим предприятиям, эксплуатируются последними: значит ли это, что они пролетарии? У профессиональных ученых или художников, в подавляющем большинстве случаев, мы констатируем наличность орудий производства: ученый имеет книги, зачастую целую библиотеку; художник – материалы, зачастую целую мастерскую. То же следует сказать о представителях прикладных знаний, об адвокатах, докторах, инженерах, техниках, педагогах и т. д., состоящих на службе у капитала[48]. Перед ними мелкая буржуазия и ее переходные группы, и представленные мелкими производителями так называемой домашней промышленности.
Пойдем далее. Возьмем иной тип производителя. «У нас нет решительно никаких средств производства, «мы чистейшей воды пролетарии!» – любят заявлять о себе, напр. «жрецы муз», беллетристы и поэты. По их словам, их рабочая сила, – «талант», «вдохновение» – является безусловно самодовлеющим элементом творчества. Работать можно без средств производства! – волшебная способность, которой не наделены даже сами знаменитые герои «Тысячи и одной ночи». Те, как известно, для совершения своих чудесных деяний, пользовались все-таки кое-какими «орудиями» – волшебными лампочками и кольцами, коврами-самолетами и проч. Новоявленные чудодеи и маги оказываются более искусными специалистами по части сверхъестественных подвигов; они считают себя освобожденными от необходимости подчиняться одному из основных законов трудовой деятельности человеческого общества…
Мы имеем характерную редакцию мифа о несоизмеримости физического и интеллектуального труда, об исключительных условиях, в которые последний поставлен и которые определяют его реализацию. На самом деле, стоит внимательнее проанализировать понятие той рабочей силы, на которую ссылаются наши чудодеи и маги, и мы убедимся, что их велеречивым заявлениям грош цена, что эти заявления основываются на произвольной подстановке понятий, на стремлении смешивать различные элементы трудовых процессов.
Интеллектуальный производитель, чтобы реализовать свою рабочую силу, должен предварительно получить известное образование, накопить известный запас необходимых знаний. Можно ли отождествлять эти знания с рабочей силой? Ни в каком случае нельзя.
Эти знания не что иное, как средства интеллектуального производства. Ошибочно думать, будто роль последних играют исключительно книги, пособия, разные инструменты[49] и другие осязательные, «материальные» предметы. Известная сумма сведений содержится в известной книге; та же сумма сведений содержится в памяти какого-нибудь интеллигента. В первом случае, никому не придет в голову назвать ту сумму сведений рабочей силой. Во втором случае, этой сумме сведений приписывается антропоморфическое бытие: их считают обладающими творческой способностью, относят на счет «активного начала» личности интеллигента. Подобный взгляд имеет за собой большую историческую давность. Он сложился еще в первобытную эпоху, тогда, когда община распалась на два лагеря, когда «организаторы» сконцентрировали в своих руках средства производства, когда образовалось понятие об «организаторской воле» – «духе» и об инертной организуемой материи. Тогда по отношению к орудиям производства была допущена своеобразная «интроекция»[50]. За орудиями производства стоит личность собственника-организатора, ими нельзя пользоваться, не имея дела с организатором; они и организатор являются чем-то неразделимым; мышление первобытного дикаря наделяет их активной силой, какая составляет достояние организатора: они могут «творить», могут производить продукты. В числе прочих орудий производства, «одухотворенным» оказалось и знание[51]. А затем, с усложнением общественных отношений, с дальнейшей выработкой представления об организаторской воле, знание было признано одним из основных творческих элементов «внутреннего мира» организатора. Позиция собственников знания оказалась весьма и весьма удобной: тайна их господства была скрыта отныне от взоров тех, кому не следовало ведать, надежной завесой авторитарных воззрений. Организаторы могли отныне несколько затушевывать даль расстояния, разделяющего их от организуемой массы, – выдавая знание за рабочую силу, могли заявлять о «демократизме» своего положения. «Блажен, кто верует!»
48
Мы не говорим здесь о таких формах интеллектуального хозяйства, которые являются чисто ремесленными (хозяйства, напр., докторов, юристов, учителей, работающих «на заказ»).
51
О магическом могуществе звания свидетельствуют бесчисленные мифы первобытных и малокультурных народов.