— Довольно вы из нас кловушку сосали, тепель пососите чего длугого, — картаво смеялся беззубый, в жизни никогда не работавший честно бродяга, схватив за волосы молоденькую дочку лавочника. — Тепель наша власть будет! Слава леволюции, гха-каха-ха!
Забиваемый ногами других бродяг отец посылал в адрес революционной мрази бессильные проклятия. Никоим боком не сосавший народные деньги, своим трудом заработавший на небольшое дело мужчина мысленно поклялся, что если выживет — всеми силами поспособствует тому, чтобы вся эта революционная грязь оказалась утоплена в отхожей яме, из которой и вылезла.
Далеко не все выкрикивающие революционные лозунги были бандитами, любителями пошуметь или движимыми стадным инстинктом обывателями, которые «делали как все». Встречалось немало идеалистов или даже политически подкованных личностей, которые выкрикивали дельные требования и несли на скорую руку сделанные плакаты, веря, что власть прислушается к народному гласу. Но власть не хотела их слушать, а бесчинства бандитов и поддавшихся алчности погромщиков заглушали и так не слишком громкие призывы.
Неудивительно: «стихийно вспыхнувший бунт» планировался именно таким, чтобы при словах «повстанец и революционер» каждый затронутый слышал — «бандит и мерзавец».
Были ли у лозунгов шансы на воплощение, не изврати злая воля «революционный порыв»? Вряд ли. Протестующие и сами в основе своей не понимали, за что и против чего протестуют, а главное — не имели понятия, что им делать в случае успеха и в чём должен выражаться этот самый успех.
Гуляющие по толпе речовки наподобие «пока мы едины — мы непобедимы!» были хороши только для борьбы с немногочисленными патрулями и избиения одиноких полицейских-будочников. Настоящий отпор толпа бы не выдержала, но доберись она до оружия, крови могло пролиться ещё больше. Поэтому, пока вдохновлённые красивыми словами «воины справедливости» несли эту самую справедливость посредством погромов, поджогов и избиений зачастую таких же, как они, простых граждан, пытающихся защитить свои дома, армейцы получили информацию о планируемом захвате арсеналов.
Строго говоря, некоторые особо ретивые «сознательные граждане» с хитрыми глазами на не самых честных физиономиях поделились зловещими планами мятежа ещё до того, как они были озвучены перед погромщиками. Так что армия могла среагировать с опережением.
И среагировала.
В итоге распалённую и пьяную не только от куража (ни одна винная лавка не осталась не «освобождённой» от лишнего алкоголя) толпу встретили ощетинившиеся оружием солдаты под предводительством хмурых офицеров. Быть может, горе-революционеры и отделались бы лёгким испугом от пары залпов над головами и пулей-другой в грудь самых горластых, но случилось так, что погромы коснулись и района, где проживали многие из расквартированных в городе офицеров. Воины добра не слишком-то церемонились с хозяевами жилплощади, особенно если те имели наглость отстаивать своё имущество, мешая восстановлению социальной справедливости, поэтому озлобленные военные были не прочь вернуть должок.
Конечно, приказ генерала Стоуна они бы не нарушили, и скомандуй тот только защищать склады — так бы и поступили. В конце концов, армия не имела права на боевые операции внутри города, не получив на то указания сверху. Но Каменная Стена никогда не славился кротким нравом и приказ «не жалеть патронов и вбить революцию обратно в глотки этой швали» последовал сразу, как только военачальник выслушал донесение вестового. Зазвучали выстрелы, зашелестела режущая воздух и с хрустом пробивающая плоть и кости сталь, заорали резко растерявшие весь кураж погромщики.
Как ни странно, но столь жёсткая реакция даже снизила итоговый список жертв в сравнении с местами, где действовала стража. Получив жестокий отпор, большая часть народа поспешила рассеяться, а меньшая отправилась искать добычу полегче.
Естественно, столь крутые меры не могли не вызвать вопросов у полиции, которая, как уже говорилось, справилась с задачей заметно хуже — с большим количеством жертв как среди погромщиков, так и среди стражников и мирных жителей, которые пострадали из-за медлительности и нерешительности командиров. Результатом стал скандал между главой стражи Модо и генералом Стоуном, после которого военные выгнали с прилегающих к подведомственным объектам территорий ещё и правоохранителей. Подтянутые к перекрёсткам пулемёты и недобро поглядывающие воины духа, как бы не более опасные, чем хищные дула огнестрела, не способствовали эскалации конфликта и тупому исполнению закона.
Взять генерала и его офицеров под арест глава полиции так и не осмелился, пришлось Модо умерить свой норов и, сыпля ругательствами, удалиться, чтобы потом сорвать гнев на подчинённых и остатках бунтовщиков. Что же до Стоуна, то он сам отправился в администрацию — выяснять отношения с «главнюком обосравшейся шайки свиноголовых пустобрёхов». И так чахленький росток пиетета военачальника перед действующей городской властью совсем увял, провалившись куда-то на уровень канализации.
Для губернатора Фореста начинались тяжёлые времена. Красивая и выверенная шахматная партия превращалась демон знает во что. Череда «случайных» событий (и дураку ясно, что неслучайных) враз смешала расклады и лишь неимоверными усилиями удалось сохранить подобие стабильности. Неведомый враг точно рассчитал, куда и когда бить, а значит… да. Значит, ему помогал кто-то из своих, кто-то из ближнего круга.
Кто?
О, Форест это выяснит. И тогда все, вздумавшие мешать игре гроссмейстера, пожалеют!
— Шах, — откинувшись на спинку стула и отпив сок из стакана, сказал Натал, озвучив незавидное положение чёрного короля.
— Вижу, — тихо вздохнув, тоже тянусь к пироженкам и чаю, чтобы за перекусом обдумать положение своих фигур. А положение чёрных на доске выглядело более чем печальным: Натал знатно проредил мои войска, загнав выжившие фигуры в неудобные позиции.
Блуждающий взгляд некоторое время скользил за пределами беседки. Увы, но зелень деревьев, мощёные дорожки и ненавязчиво отирающиеся в пределах видимости слуги не натолкнули разум на элегантную победную комбинацию. Что удивительного? В обеих жизнях из меня получился посредственный шахматист. Ну, зато я неплохо командовал марионетками, управлялся с духовной силой и убивал людей. Тоже своего рода талант, хе-хе.
В принципе, можно сдаваться прямо сейчас. Но сдаваться я не любил, предпочитая перед «смертью» ещё «помучиться». Любопытно, на сколько ходов чёрные смогут продлить свою агонию? Собственно, мне нужна сама игра, а не победа, ведь напрягая разум за шахматной доской, разгрузить его от лишней мороки получалось куда эффективнее, чем просто бездельничая.
Тренировки — тоже неплохой вариант, но сегодня и так вышел напряжённый день: одно ограбление банка чего стоит! Хотелось немного отдохнуть. Нет, сама акция — так, ни о чём, но подготовка… подготовка — да. А ведь банк — это малая часть общей картины! Но важная, даже ключевая. У нас теперь есть много денег, что не могло не радовать. А то в процессе приготовлений пришлось немало потратиться на финансовую стимуляцию стукачей и агентов Дафа, плату посредникам, а через них бандитам и организациям радикально-революционного толка (по большей части — те же бандиты, но с лозунгами; специально таких выбирали).
Откуда в городе столько мятежников? А вот не следовало администрации заигрывать с революционным движением и закрывать глаза на повстанческие ячейки, тогда бы и не собралось каждой твари по паре!
Самый шик заключался в том, чтобы все эти разнородные группки поняли, что и когда им делать, только непосредственно перед началом. Кто-то получил пакет с инструкциями, кто-то стоял и ждал с указанием раздуть панику, а кто-то потянулся на шум разгорающихся беспорядков.