Как мне потом удалось узнать у самой Каи, она практически не страдала от пищевых отравлений, легко переносила ежемесячные женские недомогания, не страдала от характерных для слабого пола болячек и во время беременности чувствовала себя на зависть всем соседкам, да и рожала легко. Понятно, на что действовали вырабатываемые крохи энергии: вероятно, женщина очень желала родить сильных и здоровых детишек — вот у неё и получилось. Не удивлюсь, если узнаю, что материнская энергия воздействовала и на плод.
Однако тут встаёт вопрос: а почему тогда братья не пережили мор? Вон, Рейка, как и мы с Акаме, вообще ничем не болела. Какая-то особенность, наделяющая силой только обладательниц XX хромосом? Или нечто иное? Непонятно. Стоит подбросить идейку Паулю, вдруг накопает чего-нибудь интересного.
Жаль, что Кая уже в детстве являлась фактически сироткой, которую сбагрила замуж аж троюродная родня… которая, кстати, не очень подходила под её и наш с сёстрами фенотип. То есть копать в ту сторону бесполезно. Увы.
Но ясно одно: я зря так презрительно проезжалась по теории Наследия Крови. Да, в этой попытке подвести научную базу под неравенство сословий более чем хватает бреда. Но тот момент, что генетическое наследие может повлиять на склонность человека к оперированию духовной силой, подмечен верно. Правда, ключевое слово тут «может»: хватает обратных примеров в лице абсолютно бездарных — или, что бывает чаще, просто плюнувших на дальнейший прогресс, достигнув ступени Ученика/Адепта — представителей старых родов. И, наоборот, невероятно талантливых выходцев из низов, что пробились к силе, даже несмотря на отсутствие ресурсов, а иногда и учителей.
Так что генетика работает лишь отчасти и только на начальных этапах. А дарованную возможность можно как раздуть из малой искорки, так и погасить вполне заметный огонёк — тут показателен пример моей собственной матери.
* * *
Через день после странного исчезновения крестьянской семьи, которую, по свидетельствам части сельчан, вполне мирно увёл какой-то громила, может, даже воитель, по окрестностям разошлась гораздо более громкая весть: обезумевший наследник уже немолодого, но крепко держащего власть лоулорда Хуго жестоко убил своего отца. Более того, этот тридцатипятилетний Ученик, который сражался с невероятным для своего уровня мастерством, не только смог убить главу отцовской дружины в ранге Адепта, но и, не обращая внимания на ранения, прорвался в зал, где укрывались остальные его родственники. Там окровавленный сумасшедший устроил настоящую бойню, не пощадив ни мать, ни свою беременную жену, ни сестру с её мужем.
Злые языки поговаривали, что безумие затмило разум мужчины после того, как он узнал, что в чреве его жены растёт не его сын или дочь, а вовсе даже сестра или брат (любвеобильность старого лорда являлась общеизвестной). А как иначе, если он ни разу не возвращался с променада по своим землям без одной или нескольких молоденьких селянок? Иные шептались, что умственное помутнение наступило на почве садизма, ведь любовь к селянкам передалась и старшему сыну Хуго, правда в несколько нездоровой форме.
А некоторые слуги рассказывали и вовсе ужасы: будто бы мужчина, убивший отца и порубивший на куски почти всех близких, во время расправы плакал и просил его остановить, что-то крича о поселившимся в его теле зле. Впрочем, свидетелем этого стало не так уж и много слуг и воинов, потому большинство услышавших считало сие преувеличением, не забывая, однако, просить своих богов о защите от нечистой силы. Зато самоубийство безумца видели почти все: закрывшись в установленной посередине замковой площади позорной клетке, он облил себя и всё вокруг горючим маслом, после чего поджёг.
И вот ужасные вопли: «Проклятый демон! Я не знал! Я не знал! Я не зна-а-ал!», — которыми безумец оглашал округу, услышали и запомнили все вокруг.
Некоторые особо злоязыкие сплетники поговаривали о том, что буйнопомешанного аристократа «не смогли» остановить не только из-за его приказа и угрозы четвертовать всех попытавшихся, но и потому, что семью жадных и жестоких дворян не любили даже собственные слуги. Крестьяне же, передавая из уст в уста страшную новость, не только чертили в воздухе различные отвращающие зло жесты, но и тихонько добавляли: «Поделом!». А кто посмелей — ещё и сплёвывал под ноги, отвесив погибшему владетелю, его сыночку и остальным несколько пожеланий о времяпрепровождении в преисподней.
Так или иначе, бразды правления феодом теперь предстояло принять самому младшему из детей Хуго: книжнику, которого вся остальная семья считала отщепенцем. Подумать только! Предлагать не взимать деньги с жалких смердов, а тратить на них! Не зря глава семейства приказал сжечь глупые бумажки с какими-то формулами и графиками окупаемости, а самого сопляка, нахватавшегося дурости в своих университетах, облить холодной водой — чтоб, значит, пришел в себя.
Многие младшие сыновья завистливо шутили об удаче этого «гадкого утёнка», который получил власть благодаря плохим отношениям с отцом и братьями, кои выжили его из родного замка. Лишь одна живая душа знала, что молодого аристократа, в свои двадцать три ставшего лоулордом, спасла именно та неудавшаяся попытка помочь крестьянам заработать больше серебра для себя и хозяев земли.
В конце концов, какой смысл мстить тому, кто никак не причастен к ущемлению твоей родни, а наоборот — пытался сделать лучше? Да и о работе забывать не стоит: я всё же выступаю на стороне сил порядка, а полное уничтожение рода неизбежно вызовет брожение на бесхозных землях и ряд конфликтов среди соседей, претендующих на освободившиеся территории. Так что пусть парень живёт. Быть может, у него получится воплотить свои идеи в жизнь…
Ведь у Диего, брата Изабеллы — услады моих вечеров на просторах неспокойного Юга — получилось, верно?
Остальные же… ну, судя по словам немёртвого «безумца», они вполне заслуживали смерти. Да и умерли, пожалуй, слишком быстро, почти без страданий. Все, кроме посмевшего ударить мою маму червя. Хотя и его кончина оставила некое чувство неудовлетворённости. Пускай насильственный контроль марионетки при работающем, но отстранённом от управления телом разуме и причинял ей физические и моральные муки, но этого недостаточно. Хотелось окончательно сломать это ничтожество, а после исковеркать жалкую душонку и вышвырнуть её остатки поглубже в тёмные слои имматериума.
Тем не менее, мне всё же удалось устоять перед искушением. Всё-таки эта погань не покалечила и не убила никого из моих родных (разумеется, если не учитывать косвенную вину в смерти погибших от болезни братиков), а значит, и идти на поводу шёпота тёмного артефакта тоже не стоит.
Сдох и сдох.
Я ведь пытаюсь стать добрее, так? Вот! Даже для такого негодяя, как обидчик мамы, у меня найдётся немного тепла и света…
Тепла и света очистительного пламени аутодафе.
* * *
Глава Ночного Рейда читала, вернее, перечитывала адресованное ей письмо. Левая рука сжимала непрезентабельно выглядящий лист бумаги — сначала на эмоциях смятый, а затем вновь расправленный и разглаженный — в правой же, зажатая меж средним и указательным пальцами, дымилась сигарета. Дальше справа находилась пепельница с множеством покоящихся там свежих бычков, стакан и початая бутылка дорогого, качественного коньяка, который женщина пила, словно дешёвое пойло — по половине стакана за раз, залпом опрокидывая в себя, а после, морщась, «закусывая» сигаретным дымом.
Положив письмо на стол, Надженда откинулась в своём кресле и негромко, с нотками горечи, рассмеялась.
— Тебя снова поимели, подруга, — с кривой усмешкой произнесла она и, зажав сигарету во рту, плеснула в стакан новую порцию алкоголя, чтобы влить в себя за пару глотков.
— …Какие-то бандиты, боевого генерала, в такой непотребной позиции, — женщина снова невесело хихикнула, сжимая и разжимая металлические пальцы протеза.