Хотя... заявляя о своём превосходстве и эмоциональной непробиваемости, Кей лукавил.
Потеря всей — кроме его Огонька — команды смогла задеть парня. Причём даже сильнее, чем он сам это признавал. Всё же привязанности ему не чужды, и пусть собственная смерть не слишком беспокоила: если делаешь всё, что можешь, дабы не погибнуть самому и не позволить погибнуть близким, то и дёргаться по этому поводу бессмысленно.
…Даже если этого «всего» окажется мало. И вообще, пока он жив — он бессмертен, а когда мёртв, то и мира для него тоже не существует! Вселенная погибнет вместе с ним, ха-ха! Но вот терять тех, к кому привык и кому симпатизировал…
…больно.
Именно после той злополучной миссии, где его группа действовала совместно с кучкой тупоголовых полицейских сапогов, ака «столичная стража», которая своим идиотизмом подставила их голые задницы под чужие мечи, он и обрёл такую любовь к юмору. То есть он и раньше не упускал возможности смешно поддеть и вывести из себя кого-нибудь из врагов или друзей. Но после того, как молодой государственный убийца осознал великолепие пути шуток, он раскрыл этот талант на полную и разом превзошёл всех остальных шутников Отряда.
Смеяться или злиться на злоязыкого товарища — лучше, чем впадать в уныние или пытаться отомстить кому ни попадя. Ведь любому разумному человеку понятно, что мстить во многом придётся собственному начальству и тем, кто стоит выше них. Так, пусть он и сохранил нелюбовь к безмозглым держимордам, неспособным заметить даже копьё в собственной заднице, сводить счеты он не спешил. Даже с непосредственными участниками событий, некоторые из которых умудрились выжить. Бессмысленно это. Как, в общем-то, и вся их жизнь.
Но в случае чего поддеть железноголовых это ему, разумеется, не мешало.
Тогда, в первые дни и недели, пытаясь выдать натужную шутку, брюнет ощущал, как мир теряет краски, неуклонно серея. И лишь реакция Акиры на его «идиотские», «бесящие», «смущающие» и «да как ты посмел смеяться над этим, полудурок!» юморески, добавляла красок в эти сумерки. Именно поэтому он так прикипел к своему искреннему и упоительно-эмоциональному, теплому и искристо-жгучему рыжему Огоньку. Акира вообще во многом ему помогала, даже сама этого не осознавая. И пусть он, по собственному мнению, не испытывал к ней настоящих любовных чувств, по крайней мере таких, которые описывали во всяких романчиках, и скорее позволил девушке превратить обоюдный сброс стресса в нечто… большее, чем сам стремился к развитию отношений, стоит признать, что он к ней привязался.
Да, с Акирой-чи хорошо. И не скучно. Она определённо ему нравится.
Искоса взглянув на означенную особу, недавно вдосталь его поколотившую и теперь довольную, брюнет улыбнулся редкой для себя мягкой улыбкой, которую, впрочем, быстро согнал. Вдруг заметит? Всякие там сопли не сочетаются с его образом! Да и кому интересны эти нюни? Все это тлен и скукота! А улыбаться (то есть ухмыляться) надо так, чтобы у глядящих на твой сияющий лик глаза кровью наливались. Да, только так!
Возвращаясь к основной теме: в конце концов, несмотря на все недостатки и потери, его устраивала работа убийцы, местами даже нравилась. Пожалуй, он был на своем месте в Отряде Убийц. Потому что здесь куда проще без лишней совести и сопутствующих ей глупых мыслей о какой-то там справедливости и чьей-то там защите (если это не высшие чины ведомства или представители правящей верхушки, конечно). В этой своей позиции он всегда оставался в меньшинстве, даже Акира частенько обзывала его клоуном и чурбаном. Будто в этом есть что-то плохое. Ныне же, когда из всех выживших в Отряде только Куроме и еще парочка индивидов разделяла его отношение к службе, которая должна приносить удовольствие, это меньшинство стало почти абсолютным.
Он находил восхитительно ироничной ситуацию, когда в Отряде Убийц, за редким исключением, собрались действительно добрые и идеалистичные ребята… По крайней мере, куда добрее подавляющего большинства штабистов, кои вроде как ни разу не марали рук настоящей кровью, но от которых и приходят глупые и хлопотные приказы, наподобие полной зачистки мятежной деревни вместе с грудными детьми и даже животными.
Особенно парня веселили убийства «революционно настроенной» скотины. Бык-бунтовщик, курочка-революционерка и козёл-мятежник! Восстание зверей, ха-ха-ха! Звучит, как название какой-нибудь забористой манги от автора «Сисек-убийц», — привычная полуулыбка на лице парня стала чуть шире.
Жаль, что среди их команды, соль шутки поймёт разве что Куроме, остальные начнут ругаться или читать нотации о недопустимости крамольных высказываний в адрес командования или насмешек над смертями невинных. Какие же это невинные? Сумели вызвать гнев Центра? Значит виноватые. Или просто неудачники. Кто они такие, эти в первый и последний раз увиденные им незнакомцы, чтобы над ними было нельзя смеяться? Всё-таки в головах большей части его окружения полно необъяснимых глупостей.
Один он идеален, ха-ха!
И раз уж речь зашла об их славной предводительнице, то непонятная, но однозначно интересная, бурная деятельность, начатая ею в Кукуте — на самом деле раньше, но обратил на это внимание он лишь в том городе — заставила парня переосмыслить некоторые свои мысли и поступки. Тогда, на юге, Куроме неожиданно показала себя, как весьма коварную и продуманную личность, не чуждую эстетики настоящей игры.
Ведь что является лучшей сценой, как не настоящая жизнь? И кто, как не человек, способный зажечь восхитительное пламя хаоса, а потом заставить его танцевать по своим правилам — с тем, чтобы убить уже ненужный огонь в последнем акте — является гениальным режиссёром? И это при том, что до этой миссии эти качества никак не проявлялись (или, как теперь считал Кей, тщательно маскировались их маленькой принцессой Зла).
Первый номер Рейтинга, притворяющаяся мрачной колючкой любительница черноватого юмора, истребительница сладкого и самозваная повелительница мертвых, а также Доктор Боль в одном флаконе, после предательства сестры получила жёсткий моральный удар. Как многие до неё и многие после, Куроме погрузилась в мрачные размышления, перемежаемые попытками переосмыслить своё прошлое и будущее так, чтобы новая картина мира причиняла меньше боли.
И переосмыслила. Да настолько, что даже ему, великому Кей Ли-сама, гениальному артисту в театре жизни, стало стыдно за себя...
И до крайности завидно!
Сам он, пережив своеобразный катарсис, решил, что если век члена Отряда — пусть и ярок, но короток и местами безрадостен, то следует добавить огонька самому. Это весело, круто и в бесконечное число раз лучше глупого горя или злобы, кои толкнули к смерти добрую половину убийц, потерявших дорогих людей или смысл существования.
Но… как ни печально это осознавать, Кей, как и все остальные до него, просто смирился. Играл пусть и превосходно, но следуя чужому сценарию. Принял правила заведомо проигрышной игры и просто постарался сделать так, чтобы в процессе медленного умирания она хотя бы стала приносить больше радости ему и ребятам.
Куроме же вместо того, чтобы пойти по этому пути, решила бороться. Не последовать примеру сестры, которая, переметнувшись на сторону добрых — ха-ха! — борющихся за народное благо — ха-ха-ха-ха! — бунтовщиков, предала их всех и себя. Нет, она ни много ни мало решила изменить будущее, уже написанное другими! Ну, или хотя бы ту её часть, что касалась её и Отряда.
И, оглядываясь назад, можно заключить, что она преуспела. Причём как-то даже слишком быстро и легко.
До чего же круто! Завидки берут, аж скулы сводит!
И что десятикратно обидней — он, мнящий себя не последним умником, понял смысл действий Куроме лишь, когда она практически перестала скрываться, чуть ли не напрямую заявляя о своих намерениях всем (ладно, всем в команде и отчасти — в Отряде) кто видит, слышит и достаточно сообразителен.
То есть, если подумать, ему одному.
Ах, если бы Кей знал, что так удачно стукнуло боевой сладкоежке, никогда ранее не проявлявшей подобных наклонностей — непременно стукнул бы себя тем же самым! В то же самое место. Два... нет, лучше три раза!