Оставшись один, Разбогатеев плюхнулся в кресло и задумался. Безотчетно вырвавшаяся фраза об усыновлении Уосука не казалась ему абсурдной. Он постоянно расширял торговлю в якутских наслегах. Для этого ему требовался работник, хорошо говорящий по-якутски, знающий жизнь и обычаи якутов. Требовался человек честный и преданный, можно сказать — свой. Разбогатеев надеялся, что сумеет приручить Уосука, связать его чувством благодарности за предоставленную возможность учиться.
Уосук плохо спал ночью. В его душе боролись противоречивые чувства. Ему было жаль оставить отца и мать, которых нежно любил. Но разве не завидовал он тем же Николе и Капитоше! «Будь я сыном купца, — не раз с горечью думал он, — я бы не стал бить баклуши, как эти лентяи. Нет, я учился бы всю жизнь, чтобы приносить пользу себе и людям». И вот мечта его, по сути, сбылась. Пусть он станет всего лишь приемышем — ну и что? Главное — он сможет учиться дальше. А сколько интересного ждет его! Сколько увлекательных книг прочтет, сколько нового увидит!
Утром Уосук встал с больной головой. Он вышел из спальни намного раньше назначенного Разбогатеевым времени. И надо же было так случиться — на первом же перекрестке столкнулся с отцом Алексеем.
— Куда бредешь, сын мой?
— Да вот, — смутился Уосук, — господин попечитель велел зайти.
— Раненько! Господин попечитель наверняка еще почивают. Такие господа, как он, утром вставать не торопятся. Это мы, слуги божьи, встаем до рассвета — грехи паствы замаливать. Да, оскудел мир богобоязненными людьми. Взять хотя бы того же Николая Алексеевича. Ему молиться бы и молиться, прося господа о прощении. Кто же не знает, что всякий торг — обман?
— Святой отец, если торговля грех, то почему бог помогает купцам? Почему не разорит Разбогатеева?
— До поры, сын мой, до поры терпенье божье. Придет срок — грянет гром небесный!
Батюшка широко перекрестился.
— А зачем он тебя призывает?
— Договорились вместе съездить к моим родителям.
— Зачем?
Уосук потупился. Он вспомнил, как поп уговаривал его идти в священнослужители. Но правду скрыть не смог.
— Усыновить хочет меня Николай Алексеевич.
— А ты?
— Я учиться хочу, святой отец…
— О господи! — сокрушенно покачал головой поп. — Это при живых-то отце и матери! Выходит, он тебя купить собирается. А чем платить будет? Небось скотом, мануфактурой?
— Не знаю, батюшка. Я учиться хочу…
— Хитер купец. Хочет залучить дарового приказчика. Однако и детских душ уже коснулось тление в этом мире… Ну что же, раб божий Иосиф, смотри — на опасную стезю вступаешь. Да. Отцеотступничество и отцеубийство рядом ходят. Однако помни: бог терпелив. Опомнишься, раскаешься он простит и примет. Словом, дорога сюда тебе не заказана…
Он махнул рукой в сторону церкви, отвернулся и широко зашагал дальше, бормоча слова молитвы.
Уосук долго смотрел ему вслед.
Разбогатеев встретил его во дворе.
— Как спал? — отрывисто бросил он, протягивая руку для пожатия.
— Плохо…
— Дело понятное. Я и сам, брат, признаться… Вчера маленькая буча вышла.
Он не договорил. Буча вышла из-за Уосука. Узнав, что Разбогатеев действительно намерен его усыновить, купчиха закатила истерику. Она кричала мужу, что он и своих-то не сумел воспитать, а еще берет в дом чужого, да еще от отца и матери, да еще якута… «Вот увидишь: встанет на ноги — только ты его и видел!» Но Разбогатеев был непреклонен.
Уосук оглянулся. Батраки снимали с окон ставни, кучер запрягал лошадей.
— А я думал, что вы еще… почиваете, — сказал Уосук словами священника.
— С чего бы это?
— Батюшка сказал, что такие господа, как вы, долго спят.
— Болван волосатый! — выругался Разбогатеев. — Поспал бы он, как я сплю, брюхо вдвое бы отощало! Когда это он говорил?
— Да только что.
— А еще что толковал?
— Грешно, сказал, усыновлять при живых родителях…
— Что же грешного в помощи неимущему? Ну и ну. Ты ему не верь. Он тебя в церковные служки хотел заманить. Правда ведь? Я все знаю! Потому и стращает. Пойдем-ка перекусим перед дорогой.
В просторной столовой было пусто. Лишь узкоглазая, вечно моргающая служанка-якутка накрывала на стол.
— Хозяйка спит, что ли?
— Э-э, — односложно отозвалась служанка.
— А парни?
— Нета. Нета их. Там, — Женщина сделала неопределенный жест.
— А! Пикник. Как это я забыл. Ну и черт с ними. Садись, Иосиф.