— Когда же кончится мука народа! — с болью в голосе воскликнул Платон.
— Это время мы в силах приблизить, — тихо промолвил Ярославский.
— Как? Научите нас!
— Близок час революции, друзья. Народ обессилел от гнета и войны. Свобода подымет свой флаг там, в России, но она придет и сюда. И в Якутии зреют силы, способные изменить жизнь. Вы встанете во главе этих сил.
— Мы ничего не знаем. Ничего!
— Ссыльные большевики помогут вам. Руководить кружком будем я, Григорий Иванович Петровский и Серго Орджоникидзе. Орджоникидзе в Покровске, но он работает фельдшером и имеет право ездить в Якутск за лекарствами.
— Ура! — сорвал с головы кепку Максим.
— Надо переименовать кружок, — рассудительно сказал Уосук. — Ну что это такое — литературный?
— А как вы хотите?
— Н-не знаю…
— Хорошо. Назовем свой кружок «Юный социал-демократ». Согласны?
— Конечно! — выдохнул Платон.
— Только учтите: новое название — лишь для нас. Для всех остальных кружок остается «литературным». Ясно?
— Ясно! — улыбнулся Максим.
Черная туча от края до края заволокла небо. Где-то далеко рокотал гром. Над западными взгорьями блистали молнии.
— Пора в город, — промолвил Ярославский. — Как бы не застала нас гроза.
— Пусть! Не страшно! — откликнулся Платон.
Ребята сели в лодку и налегли на весла.
запел Платон.
Ветер срывал гребешки волн и швырял их в лица разгоряченных парней. Уосук подхватил песню. Мокрые волосы облепили лоб, речная вода лилась за воротник. Ничего этого он не замечал. Он пел не только голосом — пела его душа.
Глава тринадцатая
Летом 1916 года. «Ты теперь — моя единственная опора»
Летом 1916 года грянула засуха. По бескрайней якутской тайге поползли пожары. То там, то сям загорались они сами по себе и не гасли месяцами. В воздухе нестерпимо пахло гарью. Дым от пожаров окутывал небо, мутно-желтое солнце едва пробивалось к земле. Почернела трава на лугах, скорчились листья берез. За долгие недели — ни капли дождя. На глазах съеживались озера.
День ото дня дорожали продукты. Спекулянты вздували цены, пряча товар. Улусника, приехавшего на базар с маслом, сразу окружала толпа. Доставалось оно, конечно, тем, кто побогаче… На всем лежала печать войны, гремевшей за много тысяч верст. Казалось, ей не будет конца. Она пожирала все больше новобранцев… С полей сражений возвращались лишь безрукие и безногие калеки. Государева казна выдавала инвалидам войны пенсию — три рубля в месяц. Этих денег хватало на три дня. А как быть дальше?..
Так на улицах Якутска появились нищие в солдатских мундирах. На перекрестках, у Гостиного двора и Кружалы они протягивали к прохожим фуражки с кокардой:
— Подайте Христа ради…
Прохожие, бросив жалкую мелочь в фуражки, останавливались, чтобы спросить:
— Война-то скоро кончится? Кто победит, служивый?
И увечный докладывал:
— Царица немка у нас, не слыхал разве… Все секреты воинские неприятелю выдает. Вот и посуди, кто кого одолеет…
Подобные «пророчества» молниеносно распространялись по городу, как в лесах пожары.
В середине лета в Якутск прибыл купец Разбогатеев.
Приехал он под вечер, но многое успел: заглянул в учительскую семинарию, где никого из начальства не застал, но зато поговорил об Уосуке с гардеробщиком, на диво осведомленным о семинаристах для своей скромной должности. Затем Разбогатеев направился в собственную лавку.
— Как торговля? — вперил он немигающий взгляд в приказчика, ошарашенного нежданным прибытием хозяина.
— Торговля ничего, только…
— Что «только»? Хочешь сказать, вся выручка на моих шалопаев уходит? Ну-ка, дай реестр.
Приказчик выхватил из стола объемистую конторскую книгу.
— Так-так… Многонько… — нахмурился Разбогатеев, перелистывая ее. — Добро бы все это на пользу шло… Ты что же, паря? Соплякам вино отпускаешь, да еще целыми ящиками?
— Попробуй не отпустить, Николай Алексеевич. Такого наслушаешься…
— Ладно, проверю. Они что же, втроем вино берут?
Приказчик замялся.
— Говори!
— Не во гнев будь сказано, хозяин… а только якутенка твоего я и не вижу почти.
— Так я и думал.
Разбогатеев с силой захлопнул книгу и направился к дому Просвириной. Застал он лишь Уосука, читавшего книгу, да хозяйку. Старуха бросилась готовить ужин, а Разбогатеев устало опустился на стул напротив Уосука. Уосук испытывал смущение: в последние дни он совсем забыл о своем покровителе и перестал писать ему.