Взяв один из обломков, она поднесла его к лицу, прошептав:
— Джек, ради Бога, позволь мне сделать это. Я знаю, что ты против, но ты должен. Мне всё равно, что будет потом — ад или вечная пустота. Или тьма.
Кейт резко полоснула себя по левому запястью. От вспыхнувшей боли она выронила осколок, но снова подняла его и повторила экзекуцию с особой жестокостью, буквально вспарывая ткани. Кровь лилась с пугающей скоростью, однако девушка и не думала останавливаться. Присев на пол, она со всей силы взмахнула импровизированным лезвием, вскрыв вены на левой же ноге. Невероятные страдания опять выбили хрусталь из её руки. Но и этого ей показалось недостаточно. Из последних сил приподнявшись, она сделала глубокий разрез на правой ноге. И, напоследок, просто стремительно опустила запястье правой руки на злополучный осколок, позволив ему нешуточно вонзиться в податливую плоть. После этого упала на спину. Боль непрерывно жалила всё тело Кейт в такт сбивчивым ударам сердца. Перед глазами потемнело.
— Да… — еле слышно произнесла девушка, чувствуя скорый приход облегчения — смерти.
Уставившись мутнеющим взглядом в потолок, она добавила:
— Прости, Джек.
Она думала, что опять, откуда ни возьмись, явится рыжий котёнок, но вокруг никого не было. Спустя какое-то время Кейт начала замерзать, в теле появилась непреодолимая слабость, глаза словно заволокло паром. Под ней неумолимо растекалась огромная лужа крови. Оглушительная тишина, царящая в квартире, позволяла услышать удары собственного сердца.
Слабеющие удары.
Тьма распахнула объятья, с нетерпением ожидая старую знакомую.
Едва Джон зашёл в свою квартиру, как понял, что чёрта с два останется здесь на ночь. Причина подобной неприязни к собственному жилищу крылась этажом ниже. Сколько себя помнил, Стивенс хотя бы раз в неделю становился невольным слушателем очередного скандала "семьи", жившей под ним. Схема всегда была одна: супруги-пьяницы (выглядящие и в трезвом состоянии на шестьдесят лет при фактических тридцати; да и попробуй ещё их встреть не "под градусом" — проще освоить шаттл без посторонней помощи) сначала устраивали глобальную попойку, а потом, заглушив и без того скудные умственные способности алкоголем, принимались высказывать всё, что они думали друг о друге, не чураясь таких выражений, что им позавидовали бы даже постоянные посетители камер предварительного заключения родного полицейского участка. Впрочем, и таких "слов" оказывалось недостаточно, и в дело шли более весомые аргументы — кулаки и подручные средства. Единственное, что Джон никак не мог взять в толк — каким образом кретины до сих пор не перегрызлись насмерть? Но, с другой стороны, это лишь вопрос времени, которого Стивенс ждал с нетерпением. Конечно, он мог бы, воспользовавшись своим положением (как-никак, всё же служитель порядка), вмешаться в "семейную идиллию", да вот только не хотел пачкать руки, потому что сомневался в нецелесообразности применения табельного оружия. А уж когда они включали свою любимую музыку… Пистолет от себя приходилось прятать.
Дальше стало только хуже. Видимо, что-то в пропитанных алкоголем мозгах однажды замкнуло не на шутку, потому что "семейка" обзавелась ребёнком. Четыре года назад. Да, это надо было видеть — беременная "леди" с бутылкой в руке, двигающаяся исключительно по диагонали. Но непрерывный кошмар в жизни новорожденной бедняжки, которой дьявольски не повезло с родителями, по-настоящему начался с момента её возвращения в "семью" из роддома. В течение четырёх последующих лет Джон практически каждую ночь слышал её плач, который всегда стихал, едва начинались разборки между "родителями" (или заглушался громкой дебильной музыкой). Несколько раз он видел, как "мать" балдела вместе со своими дружками в клубах сигаретного дыма и перегара, абсолютно игнорируя несчастную девочку, вынужденную терпеть всё это дерьмо, мать его.
Он знал, что ждёт её в дальнейшем. Настолько, что без особых усилий мог представить её, встающую на колени с открытым ртом перед любым, кто даст на очередную дозу алкоголя или наркотиков. Само собой, такие понятия, как молодость и красота, минуют эту, в принципе, не виноватую девушку стороной.
"Нет, пистолет надо перепрятать…"
Вот и сегодня "у них" была очередная пьянка. Поначалу Стивенс пытался игнорировать шум, слушая нормальную музыку в наушниках, но из-за головной боли не мог включить её достаточно громко, чтобы заглушить сомнительные с рациональной точки зрения диалоги, состоящие преимущественно из идиоматических выражений.
Тем не менее, он окончательно решил прогуляться лишь к одиннадцати вечера, когда утихшая было на пару часов возня низшей формы жизни возобновилась с новой силой. Со злостью отбросив наушники, он выключил магнитофон и, наскоро одевшись, покинул своё жилище. Выйдя на улицу, Джон сел в "Форд", припаркованный параллельно тротуару вместе с десятком других машин.
Стивенс не пытался обмануть самого себя, придумывая нелепые оправдания, и просто поехал обратно на кладбище. Конечно, часы посещения закончились, но ведь всегда можно сделать исключение, верно?
Поскольку была уже почти ночь, движение в городе заметно поутихло, так что на дорогу ушло не более получаса.
Ровно в половину двенадцатого "Краун Виктория" остановилась напротив кладбищенской ограды на том же месте, что и днём. На сей раз Джон не собирался "вести наблюдение" и сразу покинул машину, направляясь отнюдь не к воротам. Преодолеть столь слабое препятствие, как стальная ограда высотой около десяти футов тренированному полицейскому не составило труда, и вот он уже бесшумно спрыгнул на стылую землю.
Стивенс решил не пользоваться фонариком, благо путь до нужного надгробия знал хорошо, да и ночь довольно светлая, однако, когда он достиг искомого места, то засомневался в работоспособности своей памяти.
Могила была пуста.
Джон растерянно огляделся по сторонам, а потом обратил свой взор на памятник. Различить начертанное там имя оказалось невозможно, поэтому пришлось-таки прибегнуть к помощи осветительного прибора.
"Нашей любимой дочери
Эмили Стэттон
20.01.1984 — 19.11.2006
Мы будем помнить о тебе всегда"
— Какого дьявола? — пробормотал сбитый с толку Стивенс.
Поначалу он справедливо подумал, что тело несчастной кто-то выкрал по каким-то своим причинам ("Где же в таком случае чёртов ночной сторож, мать его?!"), но потом заметил, что взрыхлённая земля выглядела странно. Если отбросить голос разума, то создавалось впечатление, что копать начинали изнутри могилы…
Рядом раздался шорох.
Джон не мог поверить в творящееся, тем не менее, точно зная, что стоит у него за спиной. Слово "кто" не очень подходило под обозначение ЭТОГО.
Стивенс так и не смог обернуться. Вместо этого он бросился бежать, заранее просчитав путь так, чтобы сделать небольшой крюк и вернуться как можно ближе к тому месту, где стоял "Форд". Шума погони он не слышал, поэтому позволил себе оглянуться.
"Бог мой!" — мысленно произнёс он, поскольку голос стал ему неподвластен.
Это была действительно Эмили. Точнее — то, что от неё осталось. Обезглавленное тело замерло рядом с собственной могилой, озаряемое светом звёзд. Джон не мог не заметить более всего напугавшую его деталь — округлый живот.
"…Но ведь ребёнок всё-таки родился, хотя умер ещё внутри матери…"
Добежав до ограды, Джон даже не заметил, как перемахнул через неё, словно это была ступенька. Когда он схватился за ручку на водительской двери машины, то снова оглянулся. Отсюда было уже плохо видно, однако он всё-таки разглядел чудовище в той же позе.
"Господи, это невозможно! Как она могла восстать? ДЛЯ ЧЕГО?"
Втащив внезапно потяжелевшее тело в салон, Стивенс хлопнул дверью, завёл двигатель и выжал газ. Очень скоро проклятое кладбище исчезло далеко позади, но Джон не мог успокоиться. В голове пульсировал зловещий ответ на вышеозначенный вопрос, плюс к этому донимало изнуряющее ощущение, что кто-то находится на заднем сиденье. Косые взгляды во внутрисалонное зеркало заднего обзора только раззадоривали воображение, поэтому…