Джоанна, словно её ткнули в бок ржавой иголкой, с воплем подскочила и уткнулась взглядом в девушку:
— Рита Иматрова! — захохотала она, в нетерпении покусывая правый кулак. — Я тебя знаю! В тебя мой друг влюблён. А я Джо Клеменс.
Заинтригованная собеседница наивно захлопала глазами:
— Очень приятно, Джо… а что за друг?
Джоанна загадочно засмеялась, хрюкнула, вытерла ладонью соплю и продолжила искать пару деталям пазла. Рита бросилась умолять: «Расскажи про этого друга! Характер у него какой?»
— Эмоциональный, пылкий, талантливый, с высоким интеллектом. Как его брат. Только этот ещё агрессивный. И бабник.
— Здорово! — восклицала Рита. — А он страстный? Романтичный?
Джо нехотя отвечала: «Да, когда выпьет».
— И фантазия богатая?
Аутистка зевала: «Фантазёр, каких поискать. Оттого алкоголик и бабник. Ещё агрессивный».
— Обожаю. — Марго распласталась на полу и закинула руки за голову. — Хороший кандидат. Мне во Дворце много кто нравится, но я пока выбираю. Вот теперь думаю: либо твой друг, либо Тёма Кравченко из кружка по авиамоделированию. Он ещё в театральный ходит. Ты его знаешь? Или ты здесь не учишься?
— Не учусь, — глаза Джоанны в удивлении округлились, и она едва сдержала дикий хохот.
— А друг твой, ну, симпатичный хотя бы?
— На любителя. — Клеменс оглянула любопытную танцовщицу с ног до головы, прищурилась, уверенно кивнула: — Ты точно любитель.
V
Ира только погрузилась в сон, как снова завибрировал телефон. На экране высветился незнакомый номер. Посреди ночи могли звонить только коллекторы. Или Даниил? Первый вариант был намного вероятнее, однако этот номер Ирина видела впервые (телефоны почти всех бандитов она узнавала сразу). Поддавшись банальному человеческому любопытству, девушка взяла трубку:
— Алло?
— Слушай сюда, дрянь: если ты…
Она в испуге вскрикнула и выронила телефон. Раскладушка с противным металлическим грохотом брякнулась на пол и захлопнулась. Ира ошиблась уже в третий раз за сегодня.
Раздался стук в дверь; она уже никого не хотела видеть этой ночью, но Тёме всё же открыла.
— Нос красный! Опять ревёшь?
В руках у него, как и всегда, была гитара. Мальчик кинул её на кровать рядом с Ирой, немедленно укрыл женщину шерстяным пледом, выбежал из комнаты и через пять минут вернулся с чашкой наскоро сваренного глинтвейна (на самом деле это было дешёвое вино с горячим сладким чаем и долькой лимона), распахнул форточку, пуская в спальню прохладный октябрьский воздух, и в конце концов уселся напротив опекунши.
— Ну, рассказывай, что случилось! — Тёма сыграл громкий волнующий аккорд, но Ира не одобрила шум посреди ночи, и юноша с виноватым видом принялся неторопливо перебирать струны, на этот раз намного тише и звучнее.
— Сколько суеты, просто чтобы пожелать мне спокойной ночи, — слабо улыбнулась Ирина.
— Я ещё не ложусь!
— Нет, ложишься. Тебе завтра в школу, осталось спать пять часов, да и все уже давно в постели.
— Так мы с тобой тоже в постели, — слишком бодрым голосом ответил Тёма; видно, неся глинтвейн в Ирину комнату, он успел-таки его продегустировать. — Ты же прекрасно знаешь, что я никуда не уйду, пока не выслушаю тебя. Давай поговорим. Не стесняйся! Можешь излить душу посредством песни, или в стихах, или, может, достаточно будет поплакать навзрыд, а то и выплеснуть эмоции в страстном танце, а я буду тебе одновременно и собеседником, и аккомпанементом. Можешь и в прозе всё рассказать, конечно, но тогда это лишит наш диалог всякого романтизма.
— Если честно, сил уже нет ни на что, но можно попробовать. Но сначала выскажешься ты. Вряд ли ты пришёл для того, что меня утешить; тебе только дай повод поговорить о себе!
Тёма, воодушевлённый, вновь провёл пальцами по струнам и театрально задрал подбородок.
— А выходи за меня замуж, скажем.
Ирина тотчас рассмеялась:
— Monsieur, Вы просто мастер эпатажа.
— Нет-нет, ведь я вполне серьёзно, — настаивал Артемий грозно. — Пусть мне сейчас всего пятнадцать лет (положим, через месяц будет точно), ответа я от Вас жду очень срочно, и положительным быть должен Ваш ответ! А будет мне шестнадцать — я поумнею вмиг и помогу избавиться от сплетен и интриг, которые плетут за Вашею спиною. Я — Вам, Вы — мне поможете, что скажете? Я сто́ю? А Вам в ту пору будет двадцать пять — тот чудный возраст, когда дамы начинают размышлять! Пусть юн я, пусть в любви я понимаю мало…