Жила-была в Петербурге одна миловидная, но полненькая девочка с длинными волосами цвета солнца. И была она влюблена в своего лучшего друга, что был тремя годами старше. Ему вот-вот должно было исполниться восемнадцать лет, а потому он мог постоять не только за себя, но и за Кассандру, над полнотой которой смеялись многие сверстники. Юноша заступался за неё и оберегал от всего злого в этом мире. Недаром его имя переводится как «защитник». Алексей — так его звали, и имя это стало для Кассандры молитвой, которую она впоследствии твердила про себя каждый раз, когда её одолевали печаль и тоска. У отца Алексея была собственная кондитерская. Ожидаемой прибыли она не приносила, но, по мнению ребят, там пеклись самые вкусные торты на свете. Большую часть времени Алексей проводил именно там, помогая папе принимать, разносить и упаковывать заказы. Кассандра частенько заглядывала туда после школы, обыкновенно в те дни, когда на продлёнке её дразнили толстушкой, и юноша, после того как выслушивал раздосадованную подругу, угощал её свежими пирожными с заварным кремом, приговаривая: «Какая же ты толстушка? Ты пышечка! Самая милая на свете». И Кассандра вмиг улыбалась и забывала, кто её дразнил и за что, и ребята до самого закрытия ели пирожные и перевязывали лентами коробки с печеньем. Кондитерская была их маленьким солнечным миром, в котором друзья чувствовали себя в безопасности.
Однако счастье их длилось недолго: Алексей поступил в Московский университет, и пришла пора прощаться с подругой. Он пообещал Касе вернуться, а Кася клялась ждать. На прощание она подарила юноше свою невинность, он с удовольствием принял сувенир. И уехал в Москву, не оставив ни телефона, ни адреса.
Кася выросла в коммунальной квартире на окраине города, где жила с родителями, бабушкой и тётей, маминой сестрой, в одной комнате. В семье обращались друг с другом довольно холодно, не плохо и не хорошо. Терпимо. Но ранняя беременность Кассандры дала её семье повод для травли. Девочка опозорила родственников и перед соседями. То и дело те перешёптывались за стеной: «Вот же шлюшка эта Карась, ни стыда ни совести». В пятнадцать лет Кассандра бросила школу, а тремя годами позже, не вынеся издевательств и упрёков, сбежала из тёткиного гнезда и отныне жила самостоятельно. Первые два года она снимала квартиру на пару с бывшей одноклассницей, которая оказалась добра к ней, а потом перебралась в съёмную комнату по объявлению в газете. Кассандра стала подрабатывать гардеробщицей в своей школе, больше мест она не знала. Через полгода устроилась уборщицей там же. Ей был по душе тихий неблагодарный труд. Сильнейшим её страхом оставалось общение с людьми, швабры и вёдра были куда милей. На работе Карась беседовала разве что с коллегами-пенсионерками. Бодрые старушки то и дело жаловались на здоровье и маленькую зарплату, Кассандра с улыбкой слушала пустой трёп. Позже она работала упаковщицей на складе, потом устроилась горничной в отеле на час, но недолго продержалась в такой обстановке. Теперь она мыла посуду и полы в забегаловке на Гороховой и два раза в неделю приходила убираться в Ирином ателье. Хоть какие-то деньги. Она была полностью довольна. Надо сказать, у Кассандры родился самый настоящий ангел — миниатюрная белокурая девочка с золотыми ресничками и огромными круглыми глазками, точно два изумруда в огранке. К ангельской внешности прилагались также покладистый нрав и трудолюбие, но никак не интеллект. «Когда есть доброе сердце, ум человеку требуется в последнюю очередь, — думала Кассандра, молодая мама, — куда важнее доброта, ведь из доброты рождается мудрость». Так что ума в дочери она так и не воспитала. А это было первое, в чём нуждался Артемий Кравченко, старший из близнецов, утомившийся поисками неглупого и при этом внешне привлекательного собеседника (а Ничка Карась была несказанно красивой). Так что юноша спросил об этом прямо и совершенно серьёзно у самой Нички, когда они впервые пришли к Ире в гости:
— А ты умная? Чем ты нам пригодишься?
— Я в школьном хоре пою, — скромно улыбнулась Ничка и нежно, совсем уж гротескно и по-девичьи сложила белые ручки на груди. — И я люблю поливать цветы.
Тёма подумал-подумал, почесал затылок, сплюнул на ковёр в гостиной, снова почесал затылок и решил вслух:
— Ладно! По крайней мере у тебя есть музыкальный слух. Сможешь эстетично сидеть на стуле и смотреть, как я песни сочиняю? Если ты мне понравишься, через неделю-другую я разрешу тебе подпевать.
— Я согласна! — обрадовалась девочка. Тёма по-бандитски ухмыльнулся и посмотрел на опекуншу: