— Может, сегодня ты посмотришь за нашими овцами, а Калой придет убирать хлеб? — попросил Гарак девочку, когда та поздоровалась с ним.
Зору согласилась и побежала дальше.
Стадо Калоя паслось в лощине, а он сидел на бугре и видел всю долину с хуторами и аулами до самой реки Ассы. Где-то далеко внизу он заметил красное пятно на желтом поле созревших хлебов. Оно быстро двигалось вверх. И по тому, как порывисто двигалось это пятно, а затем замирало, он узнал Зору. Только она имела такое яркое платье и такую привычку ходить: то бегом, то останавливаясь и пережидая, пока успокоится сердце.
Сейчас она была в начале пути и, казалось, доберется сюда не раньше полудня. Но до полудня было далеко, когда из-за ближайшего холма показалось ее красное платье и синий платок. Она остановилась, осмотрелась и, не увидев никого, двинулась дальше.
Калой следил за ней, притаившись за валуном. Вот Зору остановилась совсем рядом.
— Козы целы, — сказал он так, словно продолжал начатый разговор.
Девочка вздрогнула.
— Притаился тут, как барс!.. — смутилась она.
— Разве тот, из которого «сделали курицу», может превратиться в барса?
Зору смотрела на него и о чем-то думала.
Когда-то все начинают думать. Кто раньше, кто позже.
— Устала я, — сказала она, глядя прямо в его глаза, — хотя от Эги-аула до этих гор гораздо ближе, чем отсюда до пашен Гойтемира.
Калою казалось, что на него смотрит кто-то взрослый.
— Причем здесь пашни? До Ассы еще дальше… Хочешь садись, не хочешь — твое дело…
Зору села, натянув на колени платье и обхватив их руками.
— Вчера ночью был пожар, — начала она. — Сгорел ячмень Гойтемира. На том самом поле, на котором…
— Из меня сделали… — хотел докончить Калой, но она опередила его.
— …на котором вы хотели пахать… Гойтемировы сказали, что это сделал Гарак… Они потребовали, чтоб вы уплатили им за все…
Положив голову на колени, она сбоку взглянула на Калоя, увидела, как он побледнел, и заметила на его ногах несколько глубоких свежих ссадин. Калой молчал.
— Ты где так ободрался? — спросила Зору.
— За твоими козами на скалы лазил…
— И ресницы там подпалил?..
— Костер разжигал…
— А чем же ты костер разжигал? Ведь огниво, что дал тебе мой отец, нашли на гойтемировском пожаре…
Калой вскочил. Встала и Зору. Взгляд Калоя был страшен. Зору попятилась.
— А может быть, это твой отец велел мне… там потерять его?..
Зору молчала.
— А огонь я ножом высекаю! — в руках у Калоя появился огромный складной нож с черенком из рога косули. — Болтаешь? Когда всем аулом лес рубили, что сказал твой отец, помнишь?
— Помню, — тихо ответила Зору.
— Что помнишь?
— Кто выдаст, тому язык отрезать…
— Не забывай!..
Калой повернулся, сунул нож в карман и, вскинув на плечо суконную накидку, направился к пещере.
— Тебя зовет Гарак. Начали жать ячмень…
Калой, ничего не ответив ей, пошел к аулу.
Своих он застал за работой. Они жали ячмень и вязали снопы. Ему Гарак велел класть скирды. Через некоторое время Докки пошла покормить Орци. Гарак с Калоем остались одни.
— Весной Гойтемировы избили тебя? — тихо, чтоб жена не услышала, спросил Гарак сына.
— Да, — так же тихо ответил тот.
— А почему ты скрыл?
— Не хотел, чтоб ты с ними связывался.
Гарак помолчал. Только солома скрипела в его яростных руках, когда он загребал ее в жменю и срезал серпом.
— Гойтемир нашел на своем поле огниво, которое подарил тебе Пхарказ…
Калой выпрямился. Посмотрел на отца. В спокойных глазах подростка была решимость.
— Ты хотел сказать, отец, на нашем поле?
Гарак с удивлением взглянул на него, впервые заметив, как он вырос, как раздались его плечи и силой наливается шея. Каким мужским становится взгляд! Он больше ни о чем не стал его спрашивать. Он понял: теперь Калой уже не соврет… А правду ему страшно было услышать.
6Шли дни. Народ справился с жатвой. Наступило время обмолота.
По косогорам на санях свозили ячмень. Отовсюду доносились выкрики, хлопанье бичей. С утра и до ночи быки топтали тока, обмолачивая зерно.
Летом каждый день — это новые заботы. И люди стали забывать про пожар Гойтемира. Но не мог забыть о нем Гойтемир.
У него в запасе и хлеба и скота на многие годы. Но черное, выгоревшее жнивье стояло перед глазами, снилось. И радость людская корежила его, будто он сам, как поле его, горел в огне этой радости. Никто не пришел к нему с доносом. Никто не узнал огниво. И это бесило старшину больше всего. Но сколько он ни прикидывал — не мог подумать ни на кого, кроме как на Гарака. Все, все доводы вели к его дому.
И вот однажды пришла тревожная весть. От аула к аулу неслась она черным вороном:
— Солдаты!..
Кто мог ждать от них для себя плохого, уходил в скалы, пока не минует опасность.
Узнав об этом, Калой прибежал домой. Гарак был во дворе. Сын рассказал ему новость.
— Пусть себе идут. Мало ли какие у них дела! — откликнулся Гарак.
Но Калой уловил в его голосе скрытое беспокойство.
— Это из-за пожара, — сказал он, — и Гойтемир выдаст им только тебя! Ты должен скрыться, пока они не уйдут!
Но, несмотря на все уговоры Калоя, жены и Пхарказа, Гарак наотрез отказался уйти. Он знал, что если солдаты вызваны из-за него, то, не найдя его дома, пристав обязательно схватит заложником кого-нибудь из рода Эги. Он надеялся, что и власть не дойдет до того, чтобы арестовывать человека без улик.
Так рассуждал Гарак. А помощник пристава рассуждал по-другому. Он велел созвать сход в самом Эги-ауле. И когда люди собрались, объявил:
— Силою данной мне власти я арестую Гарака Эги за поджог поляна земле старшины. Доказательства виновности будут предъявлены ему на суде. Мы рассматриваем этот акт не как личные отношения, а как выступление против закона. Бунт! Он не один! Таких много, и мы будем судить их как бунтарей, всех вместе!
Гойтемир перевел его слова и добавил:
— Я здесь ни при чем. Если бы я не был старшиной, может быть, они и не вмешались бы. Но теперь это дело их. Я никого не звал.
— Но ты же знаешь, что это не я… Я присягал! — крикнул ему Гарак уже со скрученными за спиной руками.
— Это ты скажешь на суде, — ответил, не глядя на него Гойтемир и хотел распустить людей.
Вдруг к помощнику пристава подбежал Калой.
— Начальник! — закричал он. — Я поклянусь богом Аллахом, и пусть поразит меня бог скал Ерда — это не Гарак! Отпусти его! Это не он!
Все замерли в ожидании.
— Что он говорит? — спросил помощник пристава.
Гойтемир перевел.
— Интересно. Пусть тогда он скажет, кто поджег?
— Не болтай глупостей! — закричал на Калоя отец.
Но сын посмотрел на него и ровным голосом начал:
— Отец, я не скажу ни одного слова неправды. — И, обратившись к начальству, продолжал: — Весной мы с отцом хотели вспахать эту землю. Она наша. Гойтемир и его родные прогнали отца. И тогда я решил не позволить им пахать. За это они опозорили меня… Дали пощечину…
А потом… — в это время Калой увидел рядом на башне среди детей Виты и Зору. Зору смотрела на него со страхом. — А потом, — еще громче продолжал Калой, — его сын из меня сделал «курицу», и я попал под быков… Их было десять мужчин. А я — один. Я не мог ничего… я поклялся, я сказал: «Вы не будете есть хлеб с этой земли!» И я это сделал! А Гарак ничего не знал…
Гойтемир перевел и добавил:
— Научили. Сговорились.
Помощник пристава понимающе покачал головой.
— Скажите, что я ему не верю. Отец не мог не знать, что его избили. И если действительно сын поджег хлеб, то по его же наущению. А это все равно.
— Гойтемир, — снова заговорил Калой, когда тот объяснил людям ответ полицейского, — я не вру. Я клялся. Я не вру. Гарак ничего не знал. Отпустите его и возьмите меня!
Но у помощника пристава и у Гойтемира не было никакого желания слушать его, и они собрались уходить.