То он не хотел мириться с тем, что все уже кончено, и думал, что он все-таки должен ее похитить. То говорил себе, что все потеряно, дорога к счастью оборвалась и, что бы он теперь ни сделал, это принесет только горе.
Быстрый повернул шею, ткнулся теплыми губами в ухо Калою, вздохнул, как бы говоря: «Ну что поделать!» И этот вздох заставил Калоя очнуться.
Он устыдился слабости, хотя свидетелем ее был только Быстрый.
«Да, слово есть слово, — прошептал он ему. — Зору и так несчастна. И не мы будем теми, которые причинят ей боль…»
Дома Орци, не дождавшись брата, уснул на полу, около очага. Калой осторожно перенес его на нары. Сам он спать не мог. Уже ничего не надо было делать, ничего обдумывать, решать, но вместо покоя пришло самое непереносимое беспокойство. Он блуждал в башне, переходя из комнаты в комнату, зачем-то брал в руки вещи, садился, вставал и снова ходил. Иногда начинал думать. Тогда ему казалось, что он сходит с ума. А может быть, он и в самом деле сошел с ума? Там, у Иналука, друзья его спят, не раздеваясь, ждут его зова, готовы жертвовать жизнью ради него, а он мечется здесь, в своем каменном мешке. Калой потушил лампу, вышел во двор. Рядом чернела башня Пхарказа. Она была близкой и родной ему с детства. Но теперь он ненавидел ее… Неужели Зору спит? Неужели она успокоилась его обещанием не трогать ее жениха и отдыхает, освободившись от всех тревог?..
«А какое мне до этого дело!.. Мало ли девушек в разных башнях! Не думать же о каждой из них… Она должна быть мне теперь безразлична, как и другие».
Так рассуждая, он брел по ночному аулу, пока не добрался до башни Иналука. Собаки ласково встретили его, пропустили.
Несмотря на то, что была еще ночь, жена Иналука уже не спала. Все эти дни ей приходилось вставать чуть свет и готовить. И хотя ребята, ночевавшие у них, были братьями рода Эги, все-таки невестка видела в них гостей. Панта знала, что они готовятся похитить Зору. Она была на их стороне, потому что очень любила и жалела Калоя, но, когда он наконец вошел, сердце ее оборвалось. Здесь ждали только его прихода. С похищением Зору должна была начаться новая жизнь для всех Эги, полная опасностей и тревог.
Жизнерадостная, улыбчивая Панта поднялась навстречу Калою и застыла в ожидании его слова. Он понял, подошел, обнял невестку за плечи.
— Не волнуйся, Панта. Вражды не будет, — сказал он. И сам удивился, как спокойно прозвучали эти слова.
Панта, которая всегда была на его стороне, радостно улыбнулась своей широкой и доброй улыбкой, как будто только этого слова и ждала от него.
— А как же Зору?.. — с тревогой спросила она.
Калой помолчал и негромко ответил:
— Я думаю: не будем из-за нее умирать…
Панта закрыла лицо платком.
Когда он повернулся, чтобы зайти в комнату, где ночевали его сородичи, он увидел их в дверях. Они стояли, уже готовые идти за ним. Калой вошел в их комнату и повторил свое решение. Они не сразу поняли его. Больше всех был возмущен Иналук. Он обвинил Калоя в трусости. Но и это не возымело действия.
— Тебя околдовали. Навели порчу, — не унимался он. — Если так, мы без тебя похитим ее! — крикнул он, метнув гневный взгляд на брата.
Но Калоя, казалось, ничто не было в состоянии вывести из себя.
— А для кого? — спокойно спросил он.
— Как для кого? Не для меня, конечно! — окончательно разозлился Иналук.
Калой сел. В комнате горел масляный светильник. Фотоген берегли для особых случаев. Полукругом у стены стояли братья-однофамильцы. На всех большие папахи, короткие черкески. На тоненьких талиях юношей огромные кинжалы. С виду они были спокойны. И только глаза выдавали их нетерпение. Как давно им хотелось сбить спесь с гойтемировцев!
— Вы на меня не обижайтесь! — сказал Калой, поглядев на них. — И ты, Иналук, не торопись. Не дразни. Я и так готов на людей бросаться. Только ее оставим в покое. И Гойтемир до поры пусть ничего не знает и не ждет… Есть у меня на это причина. Я успею посчитаться с ним, но не за девушку, а за все другое…
Иналук понял, что спокойствие Калоя только кажущееся. Но он никак не мог понять, отчего произошла в нем такая перемена, как он решил отказаться от Зору, которая для него была дороже жизни?
— Не знаю, что перевернуло твои мозги за один день. Не хочешь говорить — твое дело, — более сдержанно сказал он. — Но так, чтобы Чаборзу было только хорошее, — так тоже не должно быть! Надо угнать у них лошадей. Что на это скажешь?
Калой печально улыбнулся:
— Зору поменять на лошадей?..
Иналук заметался по комнате. А Калой, выждав немного, продолжал:
— Я однажды имел с ними дело… Это кончилось тем, что я лишился родных…
— Мы тебя не возьмем с собой! Ты не будешь рисковать! — снова вспылил Иналук.
Калой вкочил. Но, справившись с гневом, снова сел.
— Иналук, ты как лошадь, которую лозой по глазам хлещут, — сказал он. — Шарахаешься из стороны в сторону. Выходит, вы хорошие, храбрые, самолюбивые, а я раб? Выходит, я могу отпустить вас мстить Гойтемиру и отсиживаться здесь, рядом с Пантой? Никто из вас не мог думать об этом больше меня! За нашу землю с ним схватился Турс… Схватился с ним и Гарак… Оба раза Гойтемир одолел нас. Но не в поединке, а с помощью власти. Да и здесь ему отдали девушку потому, что с ним была власть. А из-за его лошадей завтра сюда пришлют отряд стражников, и мы будем кормить их и поить! Укусить можно, но у нас же зубы будут разбиты. Надо ли забывать об этом?
— Что ж, по-твоему, умирать от страха? Так и жен наших начнут уводить! — не унимался Иналук.
Калой снова встал, не глядя ни на кого, сказал:
— Умирать от страха? Ты уже второй раз назвал меня трусом. Ну что ж, я посмотрю, сколько гирек весит храбрость каждого из нас! Похитить Зору я не считаю особой удалью. Я не желаю этого — и все. Отомстить Гойтемиру за родителей сам сумею. Но есть другое дело, на котором можно проверить, крепко ли в тебя вставлено донышко! И давно пора взяться за это дело! Кто держит Гойтемира на нашей шее? Царские начальники, которым он все доносит! Они загнали нас с плоскости в эти скалы, они не дают покоя здесь, обирают, вмешиваются в нашу жизнь! Так если уж мы такие мужественные, надо не забиваться, как блохи, в волчью шкуру и щекотать ему пузо, а хватать за морду и рвать у него из зубов добычу!
— Не понимаю… — Иналук вопросительно посмотрел на всех.
— Я говорю о царской почте, которую по большой грузинской дороге гоняют в Тифлис и обратно!.. Вот на это нужны и настоящие руки и храбрость.
Парни переглянулись. Иналук задумался.
— Ну что ж, — сказал он, — я согласен. Ты прав. Гойтемир не задирал бы морду, если б пристав не поддерживал его. В прошлом году сколько денег собрали на мосты? А где эти мосты?
— Сожрали деньги — и дело с концом! — отозвался один из братьев Калоя.
— Только все надо обдумать. За почтой — комбой[93], — сказал уже снова загоревшийся Иналук. — Если дело удастся, мы добудем кучу денег, а ахпадчах[94] разгонит всех своих пристопов и помощников и с ними заодно нашего! Вот будет потеха! — Он захохотал.
— Надо подгадать все это к свадьбе Чаборза. Днем быть на виду, даже казаться пьяным, чтоб все видели! — предложил Калой. — А если кто попадется, — он подошел к очагу и взялся за цепь. И тотчас же над его рукой на цепь легло еще пять рук, — то клянусь, что правдой и неправдой, силой или с согласия никто ничего от меня не узнает! Амин!
Парни повторили клятву. На этом разошлись, договорившись, что Иналук и Калой обдумают все и встретятся с бывалыми людьми.
Калой вернулся к себе успокоенный.
«Если нападение будет удачным, — думал он, — братья никогда больше не станут сомневаться в моем мужестве. Я отомщу начальникам, и у меня будет много денег. Батази узнает об этом. И пусть заест ее зависть и досада за то, что продала дочь! А если налет окончится неудачно? Ну что ж, меня убьют. Большего ведь не случится. А нужна ли мне жизнь? Все, что было, известно. А то, что будет… будет ли оно лучше того, что было?»
Но на смену этим мыслям пришли другие: «Послушался Зору? Смалодушничал! Надо жить и добиваться всего, что есть у других! Чем лучше Гойтемир, Чаборз, пристоп и даже ахпадчах?.. Ведь они тоже всего лишь воры!..»