Виты усмехнулся.
— Говорят, они там всех собак и даже крыс поели! Народу много. А еды нет! И взять негде! Они и так уже в аду, хоть и на земле!
Спать легли рано, сразу после ужина. Усталость быстро проходила. Матас обняла Виты:
— Чего только не увидела я! И все за один лишь день! А ведь могла умереть, не зная и не ведая ничего, если б не ты!.. Тебя Бог мне послал…
Калой и Дали очень поздно приехали к себе. Они проспали ночь и большую часть следующего дня. И только вечером, узнав об их возвращении, к ним начали сходиться соседи.
Поездка в город всегда была событием в ауле. Вот и на этот раз народ шел к Калою за «новым хабаром». А хабар у него действительно был новый. И, не дожидаясь, когда люди соберутся, он за многими сам послал Орци.
Погода испортилась. Пошел дождь. Один из тех холодных, осенних дождей с резкими порывами ветра, который однажды, смешавшись с мокрым снегом, неожиданно возвещает о начале зимы.
Калой приглашал людей на нары, сажал вокруг очага. Те, что помоложе, стояли.
Последним пришел Иналук. Он стряхнул в стороне мокрую папаху и продвинулся к огню.
— Погодка! — сказал он, поеживаясь. — В такую ночь даже за отца мстить не выйдешь!
— Дай Бог, чтоб никому из нас это не привелось, — суеверно воскликнул кто-то.
Когда большинство друзей и соседей собралось, Калой со всеми подробностями рассказал им, что было в городе. Люди слушали его с жадностью. Изредка кто-нибудь вставлял словечко, и снова звучал голос хозяина.
— Но все это мог бы вам рассказать любой, кто привез на базар хоть пару головок сыра, — сказал в заключение он. — А вот то, что я услышал в доме моего нового друга Ильи, — это… — он обвел всех многозначительным взглядом, — настоящий хабар! Не тот, что можно услышать и забыть, а тот, который, раз услышав, не забудешь, пока не уляжешься в землю!
— О! — удивленно воскликнули горцы. — Не мучай нас, расскажи, ради Бога!
— Илья — это рабочий человек. Но он умеет читать книги. Он читает книги таких людей, которых все знают! Мы не спали целую ночь. Илья рассказывал, что в России простые люди очень бедно живут, много работают, мало получают. У земледельцев земли нет. А у помещиков по многу тысяч десятин!
— Вот так новость! Хабар! Это каждому известно! — заметил один из присутствующих. Остальные неодобрительно посмотрели в его сторону, а Калой сделал вид, будто не услышал его.
— Я Илье говорю: мы тоже так живем. У одних — все, у других — ничего! А он, не отвечая мне, дальше говорит: «В России большой пожар. Люди с неправильными глазами напали на нее и хотят отнять синюю Сибирь. Царь сидит дома, а его генералы плохо воюют. Народ гибнет. Обиделся русский народ на царя…»
Калой встал от волнения.
— Русские решили в один день всех помещиков и князей арестовать… Самого царя арестовать. И посадить всех набахте[128].
— Ого! Вот это да!
— Да он сам всех их в синей Сибири убьет!
— Подождите вы, дайте дослушать, — одновременно зашумели эгиаульцы.
Калой выждал, пока все стихли.
— Я Илье говорю: как же это вы без царя будете? У пчел матка есть. У баранов — козел впереди. Журавлей и то вожаки водят! А как же вы? А он мне отвечает: «А мы, как вы… Как ингуши будем! Где у вас царь? Не было у вас царя! Даже князя не захотели вы себе выбрать. Мне Виты рассказывал, как это было. И молодцы. Вам теперь немного осталось: богачей своих под зад чувяком, от казаков земли — назад! И все. Жить будете!»
— Ох, и умный он, этот твой Илья! — не выдержал Иналук. — Это бы и я мог посоветовать. Сказать легко, а сделать как? Вон она, тронь гойтемировскую землю… Солдаты все башни за него повзрывают, это тебе одно. Родня его кровную месть объявит, это тебе другое. А казаки? Случайно, от них же отбиваясь, одного зацепишь, так десятка своих недосчитаешься, на каторгу сошлют! Забыл, как два года тому назад кара-булакский атаман со своими дружками за один месяц два раза ограбил аул Яндыре? А в прошлом году что сделали с Экажконьги-Юртом? Армия в несколько сот человек с самим Сунженским атаманом окружила, ограбила село, увела людей в каторгу… Это знает твой Илья или нет? Хорош друг!
— Правильно! — поддержал народ Иналука.
— Что правильно? — взорвался Калой. — Я сам знаю, что правильно. А кто говорит вам: зажмурьтесь и прыгайте с кручи? Нам говорят: знайте, не все русские за царя. Не все русские против вас! Не все русские сладко едят, мягко спят! Не все собираются век в ярме ходить… Они говорят: «Когда мы поднимемся и сбросим с плеч свой груз, не зевайте! Вы нам поможете, мы — вам!» Что в этом плохого? — Никто Калою не возразил. — Конечно, одни мы ничего не можем. Но когда нам говорят, что мир будет меняться, надо прислушиваться! Думать надо!
Долго в эту ночь шел в башне Калоя спор о жизни. И в конце концов все сошлись на одном: если в России начнется пожар, горцам надо подниматься, сообща бросить в это пламя и свою охапку хворосту.
Это была первая искра надежды, которую занес в горы ветер нараставшей в России бури. Искра, которой суждено было позже разгореться в сердцах людей и повести их на борьбу за лучшую жизнь.
4Уже несколько лет кое-кому из горцев удавалось арендовать земли у зажиточных казаков. И хоть это обходилось недешево, все же что-то из урожая оставалось и землепашцу. И на этот раз к весне приехал в Гойтемир-Юрт Чаборз и предложил людям горского общества свою помощь. Он сказал, что может достать всю землю для аренды в одном месте, около аула Галашки, у одного хозяина.
Желающих оказалось очень много. Люди продавали скотину, занимали друг у друга деньги. За десятину платили по пятнадцать рублей. Рады были взять и за столько, потому что земли, о которых говорил старшина, находились недалеко от гор, а главное, работать рядом, друг около друга, намного безопаснее. И никто не знал, что Чаборз платит хозяину всего по десять рублей за десятину, а барыш забирает себе.
Пришло время пахоты. Орци и Гота остались работать в горах, а Калой и Дали выехали на арендованный участок. Пахали в супряге с Иналуком на быках, жили в землянке.
Однажды пришел родственник из Галашек и пригласил их к себе в гости. Когда стемнело, поручив соседям присмотреть за скотиной, Калой, Дали и Иналук отправились в село. Родственник принял их, угостил настоящим городским чаем, а потом предложил пойти к соседу, послушать юношу-ингуша, который уже третий раз приезжает из города и рассказывает людям новые хабары.
Братья согласились и, оставив Дали беседовать с хозяйкой, пошли.
Сакля, куда их привели, была небольшой. Под навесом две комнаты: одна жилая, другая кунацкая. В каждую — отдельная дверь. Потолки из жердей. Поверх наката — глина.
Когда братья Эги вслед за своим родственником вошли, все, кто находился в кунацкой (а там был хозяин и четверо его соседей), поднялись. После приветствий хозяин сказал, что гость из города скоро придет.
— То, что он говорит, если захотите, вы можете рассказать другим. Но прошу не рассказывать про мой дом и про тех людей, которые здесь будут. Власть зла сейчас на всех, а иметь с ней дело, думаю вы меня поймете, никому нет охоты.
Он вышел.
Калой оглядел присутствующих. Двое пожилых. Бороды с проседью. Двое других — помоложе. Руки у всех загрубевшие от сохи и топора. Из тех, которые тонкими пальцами умеют делать только одну работу — считать деньги, тут не было никого.
Вскоре хозяин вернулся, в сопровождении молодого человека, одетого по-русски: в длинные брюки и куртку с металлическими пуговицами от верха до самого низа. Из-под высокого воротника выглядывал второй — чисто белый. У гостя было кавказское лицо, нос с небольшой горбинкой. На голове фуражка. Когда он снял ее, на лоб упала густая шевелюра волос. Эти волосы испортили хорошее впечатление, которое он произвел на Калоя. Сам Калой в последнее время голову брил и носил короткую стриженую бороду. У него даже с Виты был по этому поводу спор. Из городских ингушей редко кто не носил волос еще и потому, что мусульман за бритую голову дразнили «гололобыми».