Появился скороходъ въ необычайномъ головномъ уборѣ. Меня провели черезъ анфиладу боковыхъ комнатъ, съ массой свѣта и блестящими мозаичными паркетными полами. Помнится, въ одной изъ нихъ была устроена домашняя горка для катанія съ нея царскихъ дѣтей...
Наконецъ, я очутился въ салонѣ Императрицы Александры Ѳеодоровны, гдѣ мнѣ надо было ожидать своей очереди для представленія сначала Ея Величеству. Салонъ этотъ представлялъ собою обширную квадратную комнату, уставленную дорогой золоченой мебелью эпохи Людовика XVI, съ мягкимъ сплошнымъ ковромъ и массой картинъ по стѣнамъ. На самомъ видном мѣстѣ, недалеко отъ входа во внутренніе покои Императрицы Александры Ѳеодоровны, висѣлъ большой, удивительно исполненный гобеленъ, изображающій королеву Марію Антуанетту съ ея семействомъ. Смотря на это художественное произведеніе, я себя поймалъ на грустномъ сопоставленіи и тяжелыхъ предчувствіяхъ...
Вообще всѣ мои первыя впечатлѣнія этого памятнаго для меня дня какъ бы раздваивались: съ одной стороны, я несомнѣнно ощущалъ особо торжественный и радостный душевный подъемъ, съ другой, — гдѣ-то, въ затаенномъ углу моего внутренняго „я”, закрадывался щемящій страхъ за будущее Россіи...
Въ томъ же салонѣ ожидало представленія Императрицѣ, помимо меня, еще двое лицъ: высокій, тощій, сутулый, съ голой физіономіей восточнаго евнуха, членъ Государственнаго Совѣта Иванъ Яковлевичъ Голубевъ, впослѣдствіи безсмѣнный товарищъ предсѣдателя преобразованнаго Государственнаго Совѣта, и — бравый, съ молодцеватыми пушистыми подусниками, генералъ Косичъ, бывшій въ описываемое время командующимъ войсками Казанскаго военнаго округа. Въ ожиданіи пріема, между нами завязался разговоръ и незамѣтно перешелъ на взаимныя сообщенія о современныхъ событіяхъ. На мою долю выпало сообщить моимъ собесѣдникамъ о томъ, что творилось въ Самарскомъ краѣ. Увлекшись, я сталъ высказывать свои убѣжденія въ срочной необходимости твердаго, сверху объединеннаго руководства расшатанной мѣстной жизнью. Къ намъ подошелъ оберъ-церемоніймейстеръ, престарѣлый, элегантный, съ серебристо-бѣлой бородкой, баронъ Корфъ, который, скинувъ съ глаза монокль, обратился ко мнѣ со словами: „хорошо, если бы вы все это передали Ихъ Величествамъ!”...
Начался пріемъ у Государыни. Очередь была за мною... Подходитъ ко мнѣ баронъ. Я спрашиваю его „Можно ли русскому предводителю на пріемѣ у русской Царицы говорить по-русски?” На это Корфъ, улыбнувшись, отвѣтилъ утвердительно, подчеркнувъ, что Государыня любитъ русскую рѣчь. Для меня это было большимъ облегченіемъ — я могъ свободнѣе объясняться.
Оставшись одинъ, я ходилъ неслышными шагами по мягком ковру, стараясь побороть охватившее меня волненіе. Но вотъ изъ ниши корридора показывается лоснящійся чернокожій великанъ, ярко разодѣтый, и жестомъ приглашаегь меня идти за нимъ.
Пройдя шаговъ десять по корридору, въ которомъ повстрѣчались по пути два — три арабченка въ красныхъ фескахъ, я подошелъ къ двери, около которой стоялъ придворный камердинеръ, и былъ тотчасъ же пропущенъ въ покои Императрицы.
Это была обширная комната, заставленная мягкой мебелью и тепличными растеніями. Около центральной группы пальмъ, невдалекѣ отъ небольшого письменнаго стола, стояла высокая, статная Императрица Александра Ѳеодоровна. Я приблизился и приложился къ протянутой мнѣ рукѣ. Лицо Государыни со строго-правильными чертами было чрезвычайно красиво; лишь плотно сжатый изгибъ тонкаго рта и грустное выраженіе ея умныхъ глазъ нѣсколько не соотвѣтствовали общей привлекательности ея царственнаго облика. Показался мнѣ также какъ бы неестественнымъ ея слегка пунцовый румянецъ, но спустя нѣкоторое время я убѣдился въ рѣзкой перемѣнчивости ея лица, окраска котораго зависѣла отъ настроенія и нервнаго состоянія Государыни. Временами цвѣтъ ея лица становился нормальнымъ, а иногда изъ ярко-розоватаго переходилъ въ матово-блѣдный. Мѣнялось и выраженіе ея глазъ — то замкнуто-задумчивыхъ, то искренне-привѣтливыхъ и внимательныхъ...
Первыя минуты я стоялъ передъ Императрицей сильно взволнованный, еле помня себя, и нѣсколько мгновеній не могъ говорить. Преодолѣвъ въ концѣ концовъ свое смущеніе, я выразилъ Государынѣ отъ лица Самарскаго Дворянства всепреданнѣйшія чувства и, побуждаемый сознаніемъ важности момента, а также совѣтами барона Корфа, я началъ знакомить Ея Величество съ провинціальной разрухой и съ нѣкоторыми моими соображеніями по принятію необходимыхъ мѣръ для борьбы съ воцарившейся анархіей.