Валерий Ярхо
ИЗ ВАРЯГ В ИНДИЮ
Пролог. Тайные вести
В 1713 году в Астрахань с компанией русских и татарских купцов, ходивших на малых судах к мысу Тюк-Караган, расположенному в северо-восточной части Каспийского моря, где обычно происходила торговля с туркменами, прибыл богатый туркмен по имени Ходжа Нефес. Основным занятием Нефеса была проводка торговых караванов от каспийского побережья вглубь материка, до самой Хивы и Бухары, а потому называли его «вождь», то есть проводник караванов; происходил он из туркменского племени, подчинявшегося султану Сайдами. Ходжа Нефес отправился в дом к жившему в Астрахани князю Самонову, был принят им и в приватной беседе сказал ему, что прибыл в город вовсе не по коммерческим делам, а с целью открыть российскому императору некую важную тайну, касающуюся дел, могущих принести Российскому государству немалую пользу.
Князь Самонов по крови был перс, родом из Гиланги, и у себя на родине считался знатным беком, но из-за сложившихся неблагоприятных для него обстоятельств вынужден был бежать из Персии в Россию, где принял христианство и поступил на службу, достигнув немалого чина. При русском дворе у Самонова имелись некоторые связи, и, оценив рассказанное Ходжой, он вызвался проводить его до столицы, чтобы там посодействовать в его деле. Князь и Нефес спешно выехали в Санкт-Петербург, где Самонов обратился к своему знакомому, князю Черкасскому, бывшему в то время при дворе в большой милости и силе. Это был представитель новой, молодой элиты русского государства, из компании придворных и близких к царю Петру людей, которых принято называть «птенцами гнезда Петрова».
Первоначальные известия о князе Александре Бековиче-Черкасском крайне смутны. Этот кабардинский княжич (отсюда и прозвище его «Бекович», от слова «бек»), по одной из версий, был похищен еще мальчиком и взят в качестве заложника верноподданности кабардинских князей — звали его тогда Давлет-Кази-Мурзой. В Москве, куда княжича привезли, его крестили и отдали на воспитание в дом князя Бориса Алексеевича Голицына, «ближнего боярина» еще царя Алексея Михайловича, в свое время исполнявшего роль «дядьки» при особе юного царевича Петра.
Рос и воспитывался он вместе с сыновьями князя, отличаясь от своих русских сверстников разве что «необычайной бойкостью». Когда пришло время, вместе с княжичами постигал азы наук у польского учителя и потому для своего времени считался весьма образованным юношей. Около 1698 года он начал служить при дворе государя вместе со своими назваными братьями, а через год одна из Голицыных — вдова Петра Ильмурзича, княгиня Анна Васильевна, урожденная княгиня Нагая, подарила Бековичу свои вотчины в Романовском уезде. Еще более укрепила положение кабардинского княжича при русском дворе женитьба на Марье Борисовне Голицыной, дочери его воспитателя. Так кабардинский княжич окончательно породнился со старинным русским боярским родом.
Вместе с другими молодыми людьми из знатных фамилий князь Александр в 1707 году был послан учиться в Европу, где получил блестящее образование, став специалистом по кораблестроению и дипломированным мореплавателем. Но едва он в 1711 году вернулся из-за границы, как по поручению Петра был отправлен с важной дипломатической миссией к себе на родину, в Кабарду. Незадолго перед тем казанский губернатор граф Петр Матвеевич Апраксин предпринял против Кубанской орды военный поход, и несмотря на то, что поход был очень удачным, кардинально он ничего не решил — горцы уклонялись от решительных сражений и вместо этого привычно рассеивались по горам, нападая из засад и после коротких стычек снова скрываясь. Эти племена донимали южные рубежи России опустошительными набегами, а так как отношения России с Турцией постоянно балансировали на грани военного конфликта, то парировать набеги поддерживаемых турками племен решили при помощи кабардинских князей. С царской грамотой князь Александр Бекович прибыл в родные места и, опираясь на родственников, уговорил князей Кабарды принять присягу верности и служения русскому царю. Среди присягнувших русской короне были мать Черкасского и два его родных брата.
По возвращении с Кавказа за столь успешное исполнение возложенного на него поручения князь Черкасский был произведен в офицеры гвардии. К тому времени, когда к нему в Петербурге явились князь Самонов и Ходжа Нефес, Александр Бекович состоял в чине капитан-поручика лейб-гвардии Преображенского полка и считался одним из «царских любимцев». Князь Самонов ввел в дом Черкасского туркмена Ходжу Нефеса, и тот рассказал Бековичу, как где-то во владениях хивинских князей моют песочное золото…
Сведения о золоте, имевшемся в тех краях, приходили и ранее. Об этом, в частности, сообщал могущественный правитель Сибири князь Гагарин, который даже прислал в новую столицу Петра около пуда золотого песка, выкупленного во время путешествия по Бухарин дворянином Трутниковым; тот, в свою очередь, тайно приобрел его у одного яркендского купца, уверявшего, что это золото было намыто хивинскими узбеками где-то в районе Яркенда. Песок, привезенный по повелению Гагарина самим Трутниковым в Петербург, тщательно исследовали и нашли его «чистым металлом несколько белого цвета». В то время Россия не имела своих природных источников благородных металлов, и для чеканки монеты приходилось использовать серебро и золото, скупаемое ломом или изделиями. Весьма ходовой денежной единицей были «ефимки» — серебряные талеры, попадавшие в Россию из европейских стран: их выкупала казна и талеры перечеканивали в русскую монету на Монетном дворе в Москве. Обретение собственных золотых россыпей и серебряных рудников было давней мечтой русских царей, и на поиски драгоценных руд не один раз отправлялись экспедиции во главе с приглашенными из-за границы «рудознатцами». Но не золото, а вернее, не одно только золото давно влекло умы русских правителей на Востоке. Драгоценный металл был, можно сказать «тактическим интересом» русской короны в Средней Азии; главное же, о чем мечталось при русском дворе, состояло в отыскании надежных путей, ведущих в Индию и Китай.
Как это ни парадоксально звучит, но «бросок Петра на Запад» был вызван необходимостью обеспечения интересов «восточной политики» русских царей. Вовсе не из прихоти, не для игры «в кораблики», напрягая все силы государства, подчас ставя на кон само его существование и собственное правление, строил свой флот и пробивался к Балтийскому морю практичный и прижимистый Петр Великий. Что он собирался возить на тех кораблях? Чем, собственно, царь Петр собирался торговать с Европой, завоевав балтийские порты? Мехами? Пенькой? Льном? Медом? Другими традиционно «русскими» товарами? Но такой торг вполне успешно велся и прежде, так стоило ли из-за его простого расширения воевать так тяжело и долго?! Для того ли заведены были отношения с Ост-Индской торговой компанией прежними русскими царями? Большие, государственные интересы были в этих взаимоотношениях основой.
Чтобы понять главную подоплеку этих государственных интересов, достаточно провести пальцем по карте линию, произвольно начав ее от любой из тогдашних европейских столиц или какого-нибудь крупного морского порта, ведя ее далее через русскую землю до Китая и Индии, и попробовать проделать то же самое, огибая Африку, вычерчивая замысловатую загогулину морского пути. Так сразу становится понятнее, какой путь в эти страны короче и надежнее. По русским рекам, озерам и волокам, от портов хоть Белого, хоть Балтийского морей можно было дойти с товарами до Волги, по великой реке спуститься до Каспия, а там и до старинных караванных путей рукой подать. Но, бодро пробежав по чертежу европейской части России, тот же палец начинал весьма неуверенно елозить, оказавшись в центре огромного белого пятна, растекшегося на европейских картах того времени от Среднего Заволжья до самых границ заветных стран. Это были дикие степи, населенные племенами, основным занятием которых, помимо скотоводства, был «промысел» на караванных путях. За этим Диким полем лежали государства, в которых христиан-европейцев не жаловали.