Люди в аэропорту ходят деловито, поэтому поток подхватил меня и быстро потащил вперед.
Автомобильная трасса из города в аэропорт пересекает пешеходную дорожку: на переходе как раз горел красный. Пришлось остановиться.
На газоне, в углу, образованном пешеходной дорожкой и трассой, под крайней пинией росли рыжики. Я машинально сделал шаг им — хочется сказать — навстречу. Четыре штуки: три крупных и один помельче. Рыжики.
Неподалеку, резко выделяясь крахмальной белизной на зеленой траве, сияло семейство шампиньонов.
Я, несколько задыхаясь, побежал в терминал к буфету, в котором недавно покупал кофе, и сказал что-то вроде «May I ask you for a plastic bag?» Но у них были только бумажные мешочки для бутербродов. Схватив два, я рванул обратно. Единственный пешеходный переход со светофором — хороший ориентир. Я собрал рыжики и шампиньоны. Рыжики начали немедленно окисляться, зеленея наподобие бронзы, но намного быстрей.
Самолет должен был приземлиться через десять минут. Я решил еще немного побегать по пиниевой полянке между пешеходной дорожкой и автостоянкой. Под следующей сосной росли итальянские маслята.
Итальянские маслята отличаются от наших. У нашего масленка глянцевая, как будто смазанная маслом шапка с туго натянутой шкуркой, которую, как известно, нужно стянуть, и цыплячьей желтизны низ, закрытый белой пленкой. Итальянский — гораздо крупнее, более рыхлый, более губчатый на ощупь, белой пленки у него нет, а светлобежевая шапка — матовая.
Вдруг я вспомнил, что уже собирал такие грибы двадцать пять лет тому назад, в начале декабря 1991 года. Мы с женой поехали в Иерусалим (между прочим, в первый раз в жизни за границу), и наши друзья Н. и В. Л. чуть ли не в первый же день взяли нас по грибы в лес Гило на юго-западной окраине города. Там росли совершенно такие же маслята. Вроде бы других грибов в Израиле нет. На иврите они называются «петрийот оренит», то есть «грибы сосновые», иначе говоря, «подсосновики». Я так и буду их дальше называть.
В тот на удивление теплый и солнечный (все-таки декабрь, хоть и в Израиле) день, собирая подсосновики, мы наткнулись на античную давильню. В известковом скальном лбу были выдолблены одно под другим два прямоугольных корыта, а в разделявшей их каменной перегородке — отверстие. Потом еще на одну. Потом под рыжими длинными иголками проступила мозаика. Это был пол римской виллы. Так, собирая грибы на Карельском перешейке, натыкаешься на фундамент финского хутора из грубо обтесанных гранитных валунов.
Что там было изображено на этой провинциальной и простодушной мозаике из пестрых камешков? Кажется, голова Медузы, какие-то факелы, гирлянды — не помню. Помню только, что она была полузасыпана хвоей и диким миндалем. И хотя я первый раз в жизни столкнулся с античным памятником не в музее, а в поле, все-таки запомнил цвет, свет и фактуру, а не изображение. В конце концов, эмоцию свою запомнил. И дикий миндаль в почерневших сморщенных шкурках.
Я уже мельком писал о том, что ходить по венецианским церквям — все равно что грибы искать. Только теперь я понял, откуда на дне памяти, как гриб под листвой, таилась эта ассоциация. Собирали грибы — наткнулись на римскую мозаику. Никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом.
Леса, покрывающие западные склоны Иудейских гор, — это лесопосадки. Природные леса свели еще во времена крестоносцев. И посажена там та самая пиния, средиземноморская сосна, которая сама похожа на гриб. И вместе с ней выросли ее симбионты, подсосновики. Интернет подсказывает, что подсосновик по-научному называется масленок зернистый, в отличие от нашего масленка обыкновенного. Но пусть все-таки будет подсосновик.
Я именно что собирал грибы, а не искал их. Во-первых, уж очень пространство маленькое, всего десяток сосен, и грибы — под каждой, во-вторых, прелесть собирания грибов в аэропорту в том, что газон подстрижен.
Вечером того же дня мы съели полную сковородку жареных подсосновиков с теми самыми иерусалимскими друзьями, которые отвели меня в лес Гило четверть века тому назад, а сейчас прилетели на недельку в Венецию.
Перешел дорогу и пошел обратно в аэропорт — тут новый соблазн: еще одна полоса лесопосадок, на этот раз вдоль дорожки, — всего метров пятьдесят; зато вглубь, обрамляя очередную автостоянку, тянется на все двести. Самолет уже должен был сесть, но, пока пассажиры выйдут, у меня всяко есть пятнадцать-двадцать минут. И я шагнул на траву.