Понятно, что подсосновики росли и тут.
В кустах шарило что-то черное, с непропорционально длинным хвостом. Я подошел ближе. Это был иссиня-черный фазан с яркокрасными ушами. Как у всех куриных, на лице у него был запечатлен богатый внутренний мир, озабоченность и презрение к миру внешнему.
Значит, так: в двухстах метрах от входа в аэропорт Марко Поло (он маленький, его обещают реконструировать, может быть, тогда этот морок кончится) и в пятидесяти метрах от пешеходной дорожки, по которой спешат люди с чемоданами (колесики по стыкам плит — щелк-щелк), ходит, не обращая ни на кого внимания, черный фазан и клюет мелкие семена.
Постфактум интернет подсказал, что у так называемого охотничьего фазана (гибрид китайского и кавказского) есть меланическая форма.
Мое время стремительно истекало. Я сделал еще десять шагов вперед и плюнул с досады: впереди была полянка, сплошь усеянная белыми груздями. До моего отъезда из Венеции оставалось четыре дня — понятно, что засолить грибы я не успевал.
Я быстро собрал всё, что мог. Бутербродные мешки были полны с верхом. Надо было возвращаться, и тут у самой пешеходной дорожки, в метре от пассажирских ног, я увидел еще три гриба, росшие друг подле друга.
Это были какие-то невероятные, невиданные никогда прежде грибы: по форме похожие на куриное яйцо, но больше размером, их стенки образовывала крупноячеистая решетка, набранная из четырех- и пятиугольников. Что-то вроде футбольного мяча, в котором аккуратно, не задевая швов, вырезали каждый из составляющих его кусочков. Мясистые перекладины решетки были ярко-алые, с белесыми подпалинами. В этом прорезном, как будто китайском, яйце было нечто очевидно венецианско-готическое.
Венеция раньше ассоциировалась у меня с чем угодно, только не с готикой, между тем — это самый готический город на свете. Пик процветания, так больше никогда и не повторенный, наступил в Венеции в XV веке. Тогда же и было построено полгорода, как пол-Амстердама — в XVII. Каждый второй дом — готический, самые нарядные дворцы — готические. Настоящая готика — хищная и рациональная, как миноносец, — не коснулась Венеции, да и не была ей нужна. Венецианская готика — пламенеющая или, как теперь стали писать, интернациональная — это изнеженная готика понарошку, декадентские игры раннего Ренессанса. Не архитектурная форма, а декор и дизайн. Стрельчатые окна в три доли, язычки мраморного пламени — будто весь город горит в боттичеллиевском аду, башенки-ниши для святых, столь изгибчивых, что в них заранее угадывается барок-ко. И при этом тонкие, в один кирпич, стены, очень высокие потолки и широкие окна. Поздняя готика — это не только дома, построенные в XV веке, она, как плющ, как плесень ползет по старым византийским фасадам.
Такими и были эти три чудо-гриба — венецианско-готическими. Красивее, чем любой цветок, но сразу видно, что не цветы, — прекрасные и внушающие страх, как инопланетяне.
Потом я прочитал в интернете, что этот гриб называется «решеточник красный» и встречается по всей Европе, но крайне редко, несмотря на то что ядовит. Например, в Московской области был встречен всего один раз. Занесен в Красную книгу. (Должно быть, такую же красную, как сам гриб.) Обладает, по мнению Википедии, «запахом гниющей плоти». (Как изящно иногда формулирует Википедия!) Я их не нюхал, я до них пальцем не дотронулся, только смотрел во все глаза, одновременно прижимая к груди четыре килограмма подсосновиков и рыжиков в разваливающихся от грибной сырости бумажных мешках.
Название «решеточник» я в тот момент не знал, но сам гриб вспомнил. Точнее, я сперва вспомнил запах, но не «гниющей плоти», а формалина. Потом как бы внутренним зрением увидел стол, покрытый изодранным коричневым линолеумом, а на нем книгу большого, альбомного, формата. В этой-то волшебной книге и был изображен волшебный гриб. Это была осень 1973 года, кафедра зоологии беспозвоночных, биофак ЛГУ. Нам, кружковцам, показывали, не давая, естественно, и рукой прикоснуться, только смотреть, величайшую кафедральную святыню — «Красоту форм в живой природе» Геккеля. Настоящее, конечно, старое издание. Там и был изображен решеточник. У меня есть новенький российский репринт (хорошая книга, но совершенно не волшебная), и первое, что я сделал, приехав домой, проверил, изображен ли там решеточник. Изображен, на странице, посвященной грибам-болетусам.
Влияние книги Геккеля на архитектуру и дизайн от ар-нуво до самых современных образцов широко известно.
Круг замкнулся. Волшебный гриб, ажурный, как окна Ка д’Оро, и пахнущий «гниющей плотью», как сама венецианская история, вырос передо мной. Я не искал его, такие грибы и незачем искать и найти невозможно. Это он нашел меня. И этой очевидной метафорой я заканчиваю свои записки.