Арестант этот средних лет, крепко сложен. Во время исповеди арестантов я слышу звон кандалов. Обращаюсь назад, смотрю: стоит патруль с арестантом, Я еще не успел сообразить, зачем патруль с арестантом пришел в церковь, как слышу:
— Батюшка, эй, батюшка! Я хочу исповедаться. Я магометанин, хочу свои грехи рассказать, – сказал перс.
— Хорошо, друг мой, я тебя исповедаю.
— Давай сейчас, мое сердце болит, тяжело мне, — промолвил арестант.
Я подвел его к аналою и хотел было без возложения на него епитрахили исповедать его, но он заметил это и говорит:
— Твой фартук клади на меня.
Я возложил на него епитрахиль. Перс пал на колени и так горячо исповедался у меня, что я даже желал бы перед смертью так исповедаться, как он исповедался у меня. Когда я кончил исповедовать магометанина, то он встал, поцеловал крест и Святое Евангелие и говорит мне:
— Теперь мне легче стало на душе. Вы, батюшка, завтра или сегодня зайдите ко мне, я один своя камера живу.
Я на следующий день действительно зашел к нему. Перс попросил меня сесть на стул, а сам, стоя, начал мне говорить так:
— Я, батюшка, много раз читал Коран, читал Евангелие ваше. Наш Коран велит бить людей гяуров, не магометан, а ваше Евангелие бить людей другой веры, другой народ не велит. Я думал, думал да и сказал себе, нет, Христос честнее и больше людей любит, чем наш Магомет пророк. Мир ему. Я так думал: если моя дети жил плохо, я сердился, если дети будут после хорошо жить, любить меня, делать, что я им скажу, я опять будешь любить их и прощу их. Так и Христос говорит: покаяться нужно, и Бог простит. Это я понял; что Евангелие вернее, чем Коран. Я теперь сказал все свои грехи Христу. Он ведь меня слышал?
— Да, — говорю я, Он все знает и все СЛЫШИТ.
— Это для меня еще лучше, - сказал магометанин,- пусть Он знает, что я ему все сказал, и я теперь верю, что Он простит меня. Он сам говорит, что Он Сын Божий, это для меня важно, я перед Сын Божиим исповедался. Теперь больше такие дела не буду делать. Это на душе много тяжело. Я сам хотел свое горло резать, так было тяжело.
— Может быть, ты будешь христианином? — спросил я его.