Плюньте в того, кто в тылу говорит,
Что здесь, на войне не испытывал страха.
Страшно так, что даже металл
Покрылся каплями холодного пота,
В ладонях испуганно дым задрожал,
Рождённый кресалом на мякоти гнота.
Страшно.
И всё же приказ
Наперекор всем страхам выполнен будет.
Поэтому скажут потомки о нас:
– Это были бесстрашные люди.
Июль 1944 г.
***
Случайный рейд по вражеским тылам.
Всего лишь взвод решил судьбу сраженья.
Но ордена достанутся не нам.
Спасибо, хоть не меньше, чем забвенье.
За наш случайный сумасшедший бой
Признают гениальным полководца.
Но главное – мы выжили с тобой.
А правда – что? Ведь так оно ведётся.
Сентябрь 1944 г.
***
Есть у моих товарищей танкистов,
Не верящих в святую мощь брони,
Беззвучная молитва атеистов:
– Помилуй, пронеси и сохрани.
Стыдясь друг друга и себя немного,
Пред боем, как и прежде на Руси,
Безбожники покорно просят Бога:
– Помилуй, сохрани и пронеси.
Сентябрь 1944 г.
День за три
Багряный лист прилипает к башне.
Ручьём за ворот течёт вода.
Сегодня так же, как день вчерашний,
Из жизни вычеркнут навсегда.
Изъят из юности.
В личном деле
За три обычных его зачтут.
За злость атак,
За дождей недели
И за несбывшуюся мечту
О той единственной,
Ясноглазой,
О сладкой муке тревожных снов,
О ней, невиданной мной ни разу,
Моих не слышавшей лучших слов.
И снова день на войне, постылый,
Дающий выслугу мне втройне.
Я жив.
Я жду
С неделимой силой
Любви,
Утроенной на войне.
Октябрь 1944 г.
***
Зияет в толстой лобовой броне
Дыра, насквозь прошитая болванкой.
Мы ко всему привыкли на войне.
И всё же возле замершего танка
Молю судьбу:
Когда прикажут в бой,
Когда взлетит ракета, смерти сваха,
Не видеть даже в мыслях пред собой
Из этой дырки хлещущего страха.
Ноябрь 1944 г.
Туман.
А нам идти в атаку.
Противна водка.
Шутка не остра.
Бездомную озябшую собаку
Мы кормим у потухшего костра.
Мы нежность отдаём с неслышным стоном.
Мы не успели нежностью согреть
Ни наших продолжений не рождённых,
Ни ту, что нынче может овдоветь
Мы не успели.
День встаёт над рощей.
Атаки ждут машины меж берёз.
На чёрных ветках,
Оголённых,
Тощих
Холодные цепочки крупных слёз.
Ноябрь 1944 г.
Затишье
Орудия посеребрило инеем.
Под гусеницей золотой ковёр.
Дрожит лесов каёмка бледно-синяя
Вокруг чужих испуганных озёр.
Преступная поверженная Пруссия.
И вдруг покой.
Вокруг такой покой.
Верба косички распустила русые
Совсем как дома над моей рекой.
Но я не верю тишине обманчивой,
Которой взвод сегодня оглушён.
Скорей снаряды загружать заканчивай!
Ещё покой в паёк наш не включён.
Ноябрь 1944 г.
Мадонна Боттичелли
В имении, оставленном врагами,
Среди картин, среди старинных рам
С холста в тяжёлой золочёной раме
Мадонна тихо улыбалась нам.
Я перед нею снял свой шлем ребристый.
Молитвенно прижал его к груди.
Боями озверённые танкисты
Забыли вдруг, что ждёт их впереди.
Лишь о тепле, о нежном женском теле,
О мире каждый в этот миг мечтал.
Для этого, наверно, Боттичелли
Мадонну доброликую создал.
Для этого молчанья. Для восторга
Мужчин, забывших, что такое дом.
Яснее батальонного парторга
Мадонна рассказала нам о том,
Что милостью покажется раненье,
Что снова нам нырять в огонь атак,
Чтобы младенцам принести спасенье,
Чтоб улыбались женщины вот так.
От глаз Мадонны тёплых и лучисты
С трудом огромным отрывая взор,
Я вновь надел свой танкошлем ребристый,
Промасленный свой рыцарский убор.
Ноябрь 1944 г.
***
Когда из танка, смерть перехитрив,
Ты выскочишь чумной за миг до взрыва,
Ну, всё, – решишь, – отныне буду жив
В пехоте, в безопасности счастливой.
И лишь когда опомнишься вполне,
Тебя коснется истина простая: