Алексей Николаевич Мошин
Из воспоминаний о Чехове
Мне вспоминается небольшой уютный кабинет А.П. Чехова в его ялтинской даче. За письменным столом и за изящным рабочим креслом – в алькове оттоманка, а над нею – картина Левитана. И на противоположной стене на камине – фреска Левитана «Стога сена». Под широким окном – диван, а к нему повернуто приставленное боком к письменному столу большое удобное мягкое кресло. Панно из покрытых автографами фотографий знакомых Чехова – на столе у входа в кабинет.
Сюда 25 августа 1901 года из соседней комнаты провел меня Антон Павлович Чехов, заслоняя на минуту дверь своей большой высокой фигурой; крепко, энергично пожимая мою руку, усадил радушно на кресло, а сам сел на диван под окном и откинулся на спинку дивана, заложив ногу на ногу. Этой спокойной удобной позы он не переменил, пока мы беседовали.
Сквозь пенсне он смотрел на меня открытым, прямым умным и внимательным взглядом.
Как-то своеобразно приятным, симпатичным казался его грубоватый жесткий, «толстый» голос, и звучало в этом его голосе как будто что-то надтреснутое, больное.
Он говорил простым, почти народным языком, и в каждом его слове чувствовалась правда, искренность и доброжелательство.
– Мне кажется, не совсем удачно вы назвали свою книжку: «Штрихи и настроения». Штрихи – не русское слово…
– Что за дивная эта маленькая фреска у вас над камином, Антон Павлович, – эти стога сена там, в нашей московской полосе… Это Исаака Ильича, должно быть?..
– Да, это Левитана… А каким он вам казался сам?.. Плох был здоровьем… Умер…
– Очень был слаб… А какое было сердце!.. Непременно хотел меня порадовать, новые работы в своей мастерской показать… Там в Москве, в Трехсвятительском переулке… Лестница в мастерскую только на высоту комнаты, а и трудно же было ему подниматься… Поднимет ногу на ступеньку, другую ногу на ту же ступеньку поставит и на несколько секунд остановится, передохнет, потом так же на вторую ступеньку… И так – пока в мастерскую поднялся… А там сразу сел и несколько минут отдыхал… Потом стал показывать картины, и только лишь те, что закончены, а начатых работ очень просил меня не смотреть… В другой день приготовил к моему приходу множество своих этюдов и за мои небольшие деньги разрешил мне выбрать любой этюд из всех. Я выбрал очень маленький по размеру, но такой, который как раз и самому Левитану нравился, как он мне потом сказал, подписав этюд, и он этому был рад… Потом написал мне, звал радушно опять… Что за милый он был человек – этот гениальный пейзажист… А вас он как любил, Антон Павлович!..
– Да ведь, Алексей Николаевич, и я его очень любил…
Мы заговорили о Мачтете, который умер в Ялте несколько дней назад.
– Зря помер человек… – сказал Чехов и спросил меня: – Вы давно познакомились с Григорием Александровичем?
– Я привез ему в 1891 году из Сибири, из Ишима и Тюкалинска, письма его товарищей по ссылке… Тогда Мачтет жил в Москве, на Плющихе… У него собирались писатели… Бывал у Мачтета и Лев Николаевич Толстой, с которым тогда еще мне не выпадало счастливого случая встретиться… Встречал я В.Е. Ермилова и других… Потом, живучи в разных городах, мы с Мачтетом переписывались, потом был в гостях он у меня в Петербурге и я у него в Житомире… В 1897 году снялся он со мной вместе в Петербурге в фотографии Ануфриева… А за несколько лет до того он помог мне пристроиться на службу в железнодорожный контрольный отдел… Он и сам до того служил там некоторое время… Нуждался в определенном заработке, чтобы не слишком насиловать свое литературное творчество…
– Да, я знаю… У вас целы его письма?..
– Конечно, храню… Больше двадцати его писем.
– Отдадите в печать?
– Много мест в его письмах ко мне не могут пройти в печати по цензурным условиям… {Потом, в 1905 году, письма Г.А. Мачтета ко мне были напечатаны в сборнике «Комета», изданном в С-Петербурге.}
Заговорили о Кучук-Кое, куда я собирался ехать.
– Я люблю Кучук-Кой, – сказал Чехов. – Тихий уголок… Жаль, редко приходится там бывать…
Когда я начал прощаться, Чехов встал и опять энергично, крепко пожал мне руку и шел со мною до передней.
На террасе ждали Чехова сидевшие там в это время Орленок и Дорошевич.
Из-под тени чеховского дома я вышел на залитую ярким солнцем дорогу, что шла по улице Верхней Аутки мимо кипарисов и небольших домиков, спускаясь с горы к богатым улицам Ялты и к морю. Широкий, дивный вид открывается с того места, где приютилась дача А.П. Чехова.
Но не любил Чехов ярких красок юга и в тени своего кабинета отдыхал усталым взором на пейзажах своего друга Левитана, так живо и верно передававших настроение серенького северного дня.