После этой встречи Симонов мне не звонил, и я решил, что никакого письма к съезду он не написал. Да и мне было как-то неудобно напоминать о себе, и я перестал приходить к нему в кабинет для чтения мемуаров и других материалов по моей теме.
На XXIII съезде КПСС никакой реабилитации Сталина не произошло, и о Сталине никто не говорил, хотя было очевидно, что консервативный поворот продолжается. Константин Симонов был избран на этом съезде членом Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС, что было важным для него знаком доверия. Избрание писателя в тот или иной орган ЦК КПСС придавало ему особый вес и влияние в Союзе писателей.
Только через тридцать лет – в 1996 году – из публикации в одном из журналов по истории я узнал, что Симонов сдержал слово и написал 23 марта 1966 года большое письмо в ЦК КПСС на имя Л. И. Брежнева с осторожным, но вполне определенным протестом против реабилитации Сталина.
«В своем отношении к Сталину, – писал в этом письме Симонов, – я многие годы был тем, кого называют сейчас “сталинистами”, и как писатель-коммунист несу за это свою долю ответственности. Но тем большую ответственность несу я теперь за то, чтобы о Сталине и его культе непогрешимости, к созданию которого мы сами были причастны, говорилась полная историческая правда». Главной темой письма Симонова была «прямая ответственность Сталина» за тяжелые поражения в начале войны, за лишние жертвы и за репрессии среди военных кадров в 1937–1938 годах. «Вступив в войну после такого разгрома армейских кадров, – продолжал Симонов, – погибла бы любая страна. И то, что наша страна после этого не погибла – чудо, которое совершили народ и партия, а не Сталин».
Вспоминал Симонов и новое избиение кадров после войны. Надо поэтому не отрицать, а лишний раз подтвердить все то, что было сказано о Сталине на ХХ и XXII съездах КПСС, исключив ряд передержек, которые были у Хрущева. На этом большом письме стояла пометка помощника Брежнева: «Доложено 23 марта Брежневу Л. И., который в тот же день беседовал с тов. Симоновым. К. М. Александров». Беседа, видимо, была по телефону. Письмо Симонова отправлено в архив в 1986 году и опубликовано еще через десять лет в «Вестнике архива Президента Российской Федерации» (№ 5 за 1996 год, с. 131–134).
Мои отношения с Симоновым не прервались после XXIII съезда КПСС, но наши встречи и разговоры были, как правило, случайными и малозначительными. Только осенью 1969 года я позвонил Симонову и сказал, что хотел бы с ним встретиться и поговорить на важную для меня тему. Симонов сразу же согласился, и на другой день я приехал к нему на дачу.
В это время шло «поэтапное» исключение меня из партии. Минуя первичную организацию, где я несколько лет был парторгом, мое «персональное дело» рассматривалось на партийной коллегии райкома партии, потом на бюро райкома, а после апелляции – на партийной коллегии горкома КПСС и затем на бюро горкома. Теперь дело поступило на рассмотрение КПК при ЦК КПСС. Каждая из этих инстанций заказывала рецензию на мою рукопись «К суду истории», и эти рецензии мне давали читать, не указывая, однако, ни автора, ни организацию, которая данную рецензию одобрила. Среди разного рода вздорных общих обвинений в «очернительстве», «отходе от линии партии», в «правом уклоне» и даже «троцкизме» в отдельных рецензиях содержались и некоторые конкретные обвинения, например, в неверном и «клеветническом» освещении поведения Сталина в первые дни войны.
Я в рукописи ничего не писал от себя, а ссылался на документы и свидетельства, в том числе на доклад Н. С. Хрущева на ХХ съезде КПСС. Но уже в 1969 году появились другие документы и свидетельства, которые противоречили ранее опубликованным. Кому и чему верить? Мне казалось, что Симонов при его осведомленности во всем, что касается ключевых событий Отечественной войны, должен знать истину.
Симонов встретил меня очень приветливо и внимательно выслушал мой рассказ и о партийных делах, и о сомнениях по поводу событий и поведения Сталина в первые дни войны. Продолжать разговор в своем кабинете он не хотел и предложил мне выйти из дома и пройтись по небольшому лесному участку. Однако и теперь Симонов говорил довольно уклончиво. Да, в распоряжении Симонова имелись свидетельства о том, что Сталин через несколько дней после начала войны на два-три дня покинул Кремль и даже не подходил к телефону. Он вернулся к делам только вечером 30 июня, когда к нему приехали почти все члены Политбюро и было решено создать Государственный комитет обороны во главе со Сталиным. Однако затем Симонов начал пространно рассуждать о возможных причинах такого поведения Сталина. Симонов вспомнил даже неожиданный уход с престола Ивана IV в XVI веке, паломничества к нему из Москвы с просьбой вернуться на царство и возвращение царя, позволившее ему основать опричнину и начать еще более крутые расправы над боярством.