Мы решили узнать из непосредственного источника, -- в чем дело. Я и муж мой отправились к А. М. Горькому с тем, чтобы просить его снестись с Лениным. Изложив ему все дело и все наши предположения, мы указали, какое тяжкое впечатление произвел в городе отказ от разговора с депутацией.
-- Не понимаю, -- почему так, сказал он. Идея Комитета -- идея ценная и в Кремле не могут отнестись к ней отрицательно. Я буду говорить с Ильичей и о результате сообщу вам. Повторяю, -- отрицательного отношения к такой идее в Кремле не может быть: несчастье надвигается и люди это не могут не понимать...
На другой же день Горький сообщил нам, что Ленин горячо сочувствует инициативе общественников и что весь вопрос в форме и в договоре о действиях. Об этом и будут с нами говорить. Кто -- он не сказал.
Весь этот день у нас ушел на переговоры с различными кругами интеллигенции, -- чтобы заранее знать, кто на такое дело пойдет. Случилось как-то так, что в этот день мы не получили ни одного отрицательного отзыва. Были скептики: на это дело Кремль не согласится. Но не было таких, которые считали бы этот ход неправильным или предосудительным с точки зрения общественно-политической. Как и на собрании сел.-хоз. Общества люди понимали, что момент -- исключительный; исключительны должны быть и наши решения, и наши действия.
В 10 часов вечера в тот же день в нашу квартиру позвонили.
-- Кто у телефона?
-- Лев Борисович Каменев. Я должен сообщить вам, Екатерина Дмитриевна, что идея Комитета встречает сочувствие. Не согласитесь ли вы и другие общественники пожаловать в Кремль для переговоров?
-- Вы, Лев Борисович, привыкли действовать коллективно. Позвольте и нам действовать также. Я и муж мой соберем собрание из лиц, желающих принять участие в этом деле. Собрание изберет несколько человек и поручит им вести переговоры. Определит и форму возможного построения Комитета.
-- Хорошо. Пусть будет так. В какой срок можете вы собрать собрание?
Условились о дне и часе переговоров в Кремле.
На другой же день было собрано собрание из 40-50 человек. Была, конечно, на нем и избранная Об-ом с.-хоз. депутация. На этом собрании было решено, что Комитет должен быть самостоятельным учреждением, которое начнет свои действия, лишь выработав положение о своей конструкции, утвержденное в законодательном порядке, т. е. путем особого декрета. Основы положения также вчерне были выработаны. Избраны были и лица, которым поручено было вести переговоры и докладывать о них вновь собранному собранию. Для переговоров с Кремлем были избраны: агроном А. П. Левицкий, кооператор П. А. Садырин, покойный проф. Л. А. Тарасевич и я. Кроме того, решено было просить А. М. Горького присутствовать при переговорах в качестве будущего члена Комитета. Он согласился.
В назначенный день и час вся депутация была у ворот Кремля. Обыкновенно неприступные, с латышско-русской охраной, требующей пропуска и документов, -- на этот раз ворота растворились быстро: охрана была предупреждена и вежливо пропустила нас, указав, как пройти к "товарищу Каменеву".
Уютный, чистый кабинет человека прочно устроившегося. По делам Лиги спасения детей мне приходилось бывать тоже в Кремлевских апартаментах Луначарского и в разных советских учреждениях. Всегда они оставляли впечатление какой-то непорядливости: точно люди собрались переезжать или переехали, но еще не устроились. Кабинет Каменева дышал спокойствием, сознанием прочности положения своего хозяина. Удобный "буржуазный" диван, кресла, шкафы для книг, обширная библиотека. Все солидно, чисто, ничто не носит следов той бедной полупустой квартирки, в которой мне когда-то пришлось быть у Каменевых в Аркашоне.
На диване уже сидел А. М. Горький. За все время переговоров он не проронил ни слова. С любопытством бытописателя наблюдал он сцену объяснения всесильного диктатора с недостреленными "контрреволюционерами", говорящими в этом "новом мире" какие-то старорежимные слова... А слова, действительно, были старорежимные:
-- О конституции Комитета...
Посланцы настаивали на издании особого декрета, который перечислял бы точно права и обязанности новой организации в недрах советского строя.
-- Вы еще так верите в конституции? -- иронически спросил Каменев.
-- Верим по-прежнему, если договаривающиеся стороны способны и желают выполнить условия договора... Но сейчас, в наших условиях, речь идет не о ценности конституции... Речь идет о чисто практическом деле, которое может быть сделано лишь тогда, когда обе стороны поймут, что надо делать. Верите ли вы, Лев Борисович, что разразившейся катастрофе можно помочь внутрирусскими средствами?