Не знаю, подозревал ли покойный Патриарх, что развивая столь могучую энергию и поднимая на дело спасения всю верующую Россию и заграницу, он наносит смертельный удар самому делу вмешательства общественных сил? Ведь, в глазах большевиков проявление его и нашей энергии было лишь организацией контрреволюции...
Всенародное моление
Во исполнение своих постановлений, Патриарх назначил на 5-е августа "Всенародное моление" в Храме Христа Спасителя. При господстве классовой терминологии самое название "всенародное" зазвучало мотивами прошлого... Такого недавнего и в то же время далекого, не забытого, но придавленного необычайными и страшными событиями...
На это моление пришли и верующие, и неверующие. Когда я подходила к 5 часам дня к Храму, -- вся площадь вокруг него была залита народом. Стояли плотно, молчаливо, -- тихая, безмолвная, сосредоточенная в себе, толпа. С громадным трудом продвинулась к храму. На паперти стояли люди с тарелками. Они раздавали воззвание Патриарха и собирали пожертвования "жертвам голода". В этот день около Храма было собрано 10 000 000 рублей. В самый Храм почти невозможно было войти: стояли плечо к плечу. Патриарх -- страшно бледный, в светло-голубом патриаршем одеянии.
Я не знаю правил патриаршего служения. Но на этот раз оно часто прерывалось абсолютным молчанием священнослужителей, притча, хора. Эти паузы производили прямо потрясающее впечатление. До сих пор не могу объяснить себе -- почему? Почти неизменно во время этих пауз слышалось рыдание. То тут, то там... Патриарх стоял неподвижно, точно застывшее бледное изваяние... Затем снова продолжалась служба.
Вот придвинулся ко мне мой знакомый, человек верующий. Глаза вспухли от слез; сам -- в необычайном волнении.
-- Здесь много коммунистов, -- каким-то зловещим шепотом сказал он мне. Зачем они здесь?..
-- За тем же, за чем и мы с вами... Как можете вы так говорить? Патриарх назначил всенародное моление... Зачем вы так говорите?
-- Я не могу их видеть здесь, в храме...
-- Вам нужно отсюда уйти... Вы не готовы к тому делу, ради которого все здесь. По-моему, с чувством вражды здесь нельзя стоять... Ее достаточно и без того. Разве не нужно что-то перевернуть в душе, чтобы это дело двигалось?
-- Нет, этого дела мы не сделаем... Религиозный пафос верующих так же насыщен враждой и ненавистью, как и пафос марксистский... Нет, мы этого дела не сделаем... Война еще в душах... Все ею отравлено...
А тихий, слабый голос Патриарха призывает к подвигу, к милосердию во всеобщем единении. Кончилась служба, и Патриарх говорит речь -- о голоде, о нашем служении -- страждущим. Опять рыдания...
Вот кончил и речь. И снова стоят неподвижно Патриарх и толпа. Сделал знак. Вереницей стали подходить к нему под благословение. И так стоял, благословляя, несколько часов, -- до полного изнеможения. А народ все шел, шел. Подходили все новые вереницы с площади. К концу 1921 г., -- четыре года спустя, после Октябрьской революции, -- мистика православия была еще в полной, не угасшей силе...
Англичане
Между тем Комитет продолжал работу. Вокруг этой работы сразу же стали появляться грозовые облака, предвещавшие бурю. Облака наплывали стихийно, неостановимо. Воля Комитета не могла не только парализовать нарастающие столкновения, но даже сколько-нибудь ясно предвидеть их. Если действия Церкви были, до известной степени, вызваны самим Комитетом, то другие события выплывали совершенно неожиданно.
В один вовсе не прекрасный день, часов в 12 дня, около подъезда остановился автомобиль с английским флагом. В зал Комитета быстро вбежал полный, жизнерадостный англичанин и сказал:
-- Я секретарь мистера Годжсона, -- представителя английской торговой делегации. Мистер Годжсон желал бы лично беседовать с президиумом Комитета...
Ему указали помещение президиума. Он так же быстро вернулся к автомобилю, и через несколько минут H. M. Кишкин и другие члены Комитета уже беседовали с главой первой английской торговой делегации, -- впоследствии и политическим представителем Англии.