Я попрощался, вышел и по узкому проходу зашагал к улице. Там сияло солнце, сновали люди, но я видел только нищую комнатушку, старика и его мертвую собаку.
Я уже открывал дверцу машины, когда меня окликнули. Ко мне, шаркая домашними туфлями, подходил старичок. По щекам у него тянулись влажные полоски, но он улыбался. В руке он держал что-то маленькое и коричневое.
— Вы были очень добры, сэр. И я кое-что вам принес.
Он протянул руку, и я увидел, что его пальцы сжимают замусоленную, но бережно хранившуюся реликвию какого-то давнего счастливого дня.
— Берите, это вам, — сказал старичок. — Выкурите сигару!
Сороковые годы были последним десятилетием, когда овцеводы сами отвозили настриженную шерсть на рынок или ближайшую прядильную фабрику. С начала 50-х годов сбором и продажей шерсти занялось Управление по продаже шерсти. Низкорослая лошадка запряжена в двуколку на колесах с резиновыми шинами, которые заметно смягчали тряску по сравнению с прежними колесами, стянутыми железным обручем. Старинная конструкция тележки была приспособлена к этим новым небольшим колесам — кузов расположен много ниже, так что оглобли подняты почти до верхнего его края.
По крутым склонам и ложбинам сено выкашивалось косами еще долго после того, как в начале века появились конные косилки. Каждый косарь подбирал косу по росту, так чтобы угол насадки лезвия на рукоятку был наиболее удобен для него. Он выкашивал ряд в три и более метра, продвигаясь вперед с каждым взмахом на шаг-полтора. За день он проходил так чуть меньше полгектара, часто отбивая лезвие дубовым бруском со множеством высверленных дырок. Перед началом работы косарь смазывал брусок жиром и обсыпал песком, превращая его, в подобие рашпиля.
6. Шуточная война
Я уже вошел в размеренную колею жизни Скелдейл-Хауса. Вначале я не совсем понимал, как, собственно, в нее укладывается Тристан. Проходит практику, отдыхает, работает или как? Но вскоре выяснилось, что он — прислуга за все: выдавал и доставлял лекарства, мыл машины, отвечал на телефонные звонки и — при отсутствии иного выбора — отправлялся по вызову.
По крайней мере таким он виделся Зигфриду, который обладал обширным репертуаром хитрых способов воздействия на него — возвращался домой в неурочный час или внезапно влетал в комнату, рассчитывая захватить его врасплох в минуту сладкого безделья, — но словно бы не замечал очевидного факта: каникулы кончились, и Тристану давно уже следовало вернуться в колледж. Месяца два спустя я пришел к выводу, что у Тристана была какая-то особая договоренность с властями колледжа, так как он проводил дома весьма порядочную часть учебного времени. Он не вполне разделял взгляды брата на свою роль в Дарроуби, и в значительной мере могучая энергия его незаурядного интеллекта тратилась на то, чтобы избегать какой бы то ни было работы. По правде говоря, чуть ли не весь день Тристан упорно спал в кресле. Когда он оставался дома один, дабы составлять лекарства, он тотчас брал бутылку емкостью в шестнадцать унций, наполнял ее наполовину водой, добавлял немного хлородина, капельку ипекакуаны, затыкал бутылку пробкой, относил ее в гостиную и ставил возле своего любимого кресла. Оно удивительно отвечало его потребностям: старомодное, с высокой спинкой и подголовником.
Он брал свою любимую «Дейли миррор», закуривал сигарету и располагался со всеми удобствами, а затем погружался в сон. Если в гостиную вихрем врывался Зигфрид, Тристан молниеносно хватал бутылку и принимался бешено ее встряхивать, иногда останавливаясь, чтобы вперить внимательный взор в содержимое. Затем он шествовал в аптеку, наполнял пузырек и наклеивал ярлык.
Система была здравая, надежная, если бы не один минус: он не мог знать, кто именно открывает дверь, и частенько его вспугивал, входя в гостиную, всего лишь ваш покорный слуга. Взметнувшись, он смотрел на меня мутными от сна глазами, а его руки уже трясли бутылку.
По вечерам он чаще всего восседал на высоком табурете у стойки в «Гуртовщиках», непринужденно болтая с девицей за стойкой, или же приглашал куда-нибудь одну из сестер местной больницы, явно считая, что главное назначение этого лечебного заведения — обеспечивать ему женское общество. Короче говоря, жизнь он вел достаточно полную.
Был субботний вечер, половина одиннадцатого, и я кончал записывать свои дневные труды. Внезапно зазвонил телефон, я выругался, подержался за дерево и снял трубку.