Я покосился на сестру Браун. Она явно только и ждала, чтобы я позволил себе тот или иной уничижительный отзыв. Ее добродушное лицо грозно хмурилось. Одно мое неверное слово — и я получу хороший пинок. Так, во всяком случае, мне показалось.
— Прелесть, — произнес я дрожащим голосом. — Ну просто прелесть!
— Вот и ладно! — Видимо, она уже достаточно на меня насмотрелась. — А теперь уходите.
Она быстро выпроводила меня на лестницу, а внизу, открывая дверь, просверлила взглядом. Эта веселая миниатюрная женщина читала во мне, как в открытой книге. Она заговорила медленно и внятно, словно втолковывала самую простую истину недоумку:
— Девочка… очень… красивая… здоровенькая… и крепенькая, — сказала она и захлопнула дверь.
Чудесная женщина! Как мне стало легко на душе! Садясь за руль, я уже не сомневался, что так оно и есть. И теперь, много лет спустя, глядя на моего красавца сына и красавицу дочку, я поражаюсь собственному идиотизму.
В приемной меня уже ждал вызов на ферму высоко в холмах, и поездка туда обернулась счастливым сном. Все мои тревоги остались позади, и вся природа словно ликовала вместе со мной. Было девятое мая 1947 года, начиналось самое дивное лето из всех, какие я помню. Сияло солнце, машину овевал легкий ветерок, принося благоухание холмов вокруг — еле уловимое нежное дыхание колокольчиков, первоцветов и фиалок, рассыпанных повсюду в траве и под деревьями.
Сделав все необходимое, я оставил свою пациентку и пошел в сопровождении Сэма по моей любимой тропке к обрыву. Я смотрел на лоскутное одеяло равнины, купающейся в солнечном мареве, на молодые побеги папоротника, стройно тянущиеся к небу, такие зеленые на фоне бурых прошлогодних листьев. Всюду победно возвещала о себе новая, юная жизнь. А внизу, в Дарроуби, лежала в колыбели моя новорожденная дочка!
Мы решили назвать ее Розмари. Чудесное имя, и оно мне по-прежнему очень нравится. Но продержалось оно недолго, почти сразу же сократившись в Рози, и, хотя я дважды пытался воспротивиться, верх остался за всеми прочими, так что нынче в Дарроуби ее называют не иначе, как доктор Рози.
А тогда, девятого мая, на краю обрыва я вдруг спохватился и вместо того, чтобы по блаженной привычке разлечься на пружинящем вереске, кинулся назад, в Скелдейл-Хаус, и принялся обзванивать друзей и знакомых, сообщая им радостную новость. Все меня горячо поздравляли, а Тристан сразу взял быка за рога.
— Новорожденных полагается обмывать, Джим, — произнес он внушительно.
Я был готов на все.
— Ну конечно, конечно! Когда тебя ждать?
— Буду в семь, — произнес он твердо, и я понял, что он будет ровно в семь.
И, естественно, Тристан занялся организацией празднества. Мы сидели в гостиной Скелдейл-Хауса вчетвером — Зигфрид, Тристан, Алекс Тейлор и я. Алекс — мой друг с четырех лет: мы с ним познакомились в приготовительном классе, а когда он демобилизовался после пяти лет службы в западно-африканских пустынях и в Италии, то приехал погостить у нас с Хелен в Дарроуби и так пленился здешней жизнью, что начал изучать основы сельского хозяйства в надежде стать управляющим. В этот вечер я ему особенно обрадовался.
Постукивая пальцами по подлокотнику, Тристан рассуждал вслух:
— Конечно, мы бы пошли в «Гуртовщики», но сегодня там кто-то уже что-то празднует в большой компании… А нам нужно тихое, уютное местечко. Хм, «Святой Георгий и дракон»? Пиво там первоклассное, но они не очень-то следят за своими трубами, и бывает, что оно отдает кислятиной. Ах да! «Скрещенные ключи»! Шотландское пиво, превосходный портер. А «Заяц и фазан»? Светлое пиво там, конечно, так себе, но темное! — Он помолчал. — Можно бы заглянуть и в «Лорда Нельсона». Эль там всегда хорош, не говоря уж…
— Погоди, Трис, — перебил я. — Когда я под вечер был у Хелен, Клифф спросил, нельзя ли ему отпраздновать с нами. А раз так, то почему бы не отправиться в его любимый трактир? Как-никак девочка родилась у него в доме!
Тристан сощурился.
— А конкретно?
— В «Черного коня».
— М-м-да-а… — Тристан обратил на меня задумчивый взор и сложил кончики пальцев. — Торгуют от «Расселла и Рангема». Недурная пивоварня. И пропускал я в «Черном коне» весьма и весьма приятные кружечки. Но я заметил, что ореховый привкус становится слабее в зависимости от температуры. А сегодня было жарко, — и он с тревогой взглянул в окно. — Так не лучше ли…
— Ах, боже ты мой! — Зигфрид вскочил на ноги. — Это все-таки пиво, а не чувствительные химические реактивы!