После тягостных ожиданий каких-либо сведений об отце мы получили приятную новость. Как бывшего студента МИХМа (Московского института химического машиностроения), изучавшего немецкий язык, его отправили на учебу в Институт иностранных языков Красной Армии, в котором готовили военных переводчиков. Письмо с этим известием было послано отцом из города Ставрополь-на-Волге (на месте маленького провинциального города с таким названием сейчас раскинут большой город Тольятти). Именно сюда был эвакуирован из Москвы этот институт.
Однажды поздним зимним вечером 1942 года, когда мы с мамой уже ложились спать, кто-то постучал в замерзшее от суровых январских морозов окно. Еще мгновение - и мы увидели родное радостно улыбающееся лицо отца. Этот замечательный сюрприз он преподнес нам, воспользовавшись отпуском, предоставленным ему в институте за хорошую учебу. Мне он привез в подарок настоящую буденовку, которую я тут же напялил на голову и, по-моему, не снимал ее всю ночь. Долгое время эта буденовка с красной звездой, с настоящими военными пуговицами была предметом моей гордости. Где-то в конце февраля мама совершила поездку в гости к отцу, преодолев при этом длинный путь (более ста километров) пешком или на санях, запряженных лошадьми, по замерзшему волжскому льду. Я думаю, что именно во время этого визита родители договорились о нашем с мамой переезде в Ставрополь-на-Волге.
В СТАВРОПОЛЕ-НА-ВОЛГЕ
Летом 1942 года мы покинули гостеприимный Сызрань и с остановкой на сутки в Куйбышеве (ныне Самара), где тогда находилось все советское Правительство, поехали к отцу. Помню маленький пароходик «Колхозник», курсировавший от Куйбышева до Ставрополя, живописные в этом месте волжские берега, Жигулевские горы, медленно проплывавшие, если мне не изменяет память, по левому борту нашего парохода. Неожиданно перед нами возникла экзотическая картина: на обнаженной породе отвесной скалы во всю высоту Жигулевских гор красовался портрет Сталина. Трудно было понять, каким образом и чем удалось нарисовать этот портрет. Позднее мы узнали, хотя я не очень доверяю полученной информации, что портрет был воспроизведен путем посадки каких-то очень неприхотливых мелких растений, цвет которых и давал изображение «вождя всех народов».
Год нашей безмятежной жизни в Ставрополе остался в памяти как одно из самых светлых моих воспоминаний. Институт иностранных языков Красной армии (почему-то позднее он стал называться Институтом красных переводчиков) располагался в пяти километрах от города, на территории бывшей кумысолечебницы, утопавшей в удивительных по своей красоте смешанных лесах. Эти леса были полны малины, земляники, черники. Здесь я впервые познакомился с неизвестной мне ранее ягодой – ароматной лесной клубникой. Такого количества грибов и такого их разнообразия я больше не встречал в своей жизни. Под стать окружающей природе была и сама территория института. Чистенькое белое здание главного учебно-административного корпуса, к которому примыкали здания клуба и столовой, ухоженные клумбы цветов, разбитые у фасада главного корпуса, аккуратно посыпанные желтым песком спортивные площадки. На этих площадках проходили соревнования по волейболу, легкой атлетике, теннису. Среди подразделений института регулярно проводились спартакиады, собиравшие большое количество болельщиков. Я неизменно находился среди них. Вполне возможно, что именно здесь зародилась моя привязанность к спорту, верность которой я сохранил до сих пор. Никогда не забуду той гордости, которую испытал, когда мой отец оказался победителем в беге на десять километров в одной из таких спартакиад.
Напротив столовой стояли два летних дощатых строения, в каждом из которых было по одной маленькой комнате с небольшим окошком. Стояли они прямо на земле, без фундамента, а стены комнат были обиты фанерой. В один из этих домиков и поселили наше семейство. Мы были счастливы, мы были снова вместе. Единственное, что нарушало нашу идиллию, это клопы. Они в огромном количестве развелись в опилках между фанерной обивкой и стенными досками. Я помню, как отцу удалось избавиться от них только путем большого риска спалить наш домик. Он оторвал фанеру и прошелся по клопам паяльной лампой.
Мама быстро устроилась работать в институте секретарем-машинисткой, что дало нам возможность получать продуктовые карточки. Отсутствие кухни возмещалось получением обедов на дом из воинской столовой. Я очень любил ходить за ними с судками. В очередной раз резкий поворот судьбы ожидал моего отца, сослуживший ему, в конце концов, плохую службу. Его назначили начальником маленькой электростанции, работавшей на солярке и на старых приводных ремнях. Эта станция была единственным источником электропитания всего института. Частые поломки старого оборудования приводили к авариям, к обесточиванию всей территории воинской части, к параличу работы институтских служб. И единственным специалистом в области электричества оказался мой отец, поскольку в МИХМе он учился на инженера-электрика, а до войны имел большой опыт работы электромонтером. Новая и очень тяжелая работа требовала полной самоотдачи. Днем он появлялся на обед обычно в рабочем комбинезоне, испачканном мазутом, лицо его было грязным от копоти, а глаза отражали усталость. Ночные аварии на электростанции усугубляли тяжесть его нового назначения. В таких условиях об учебе в институте не могло быть и речи, хотя он и предпринимал слабые попытки продолжать ее заочно уже на английском отделении.