ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЭВАКУАЦИИ В МОСКВУ
Я точно не помню, было это в конце весны или в начале лета, но в памяти ясно отпечаталась картина раннего утра, когда еще только начинался рассвет. Холодный, насквозь пронизывающий ветер с Волги. Мы стоим на пристани в ожидании опаздывающего парохода. Специальным рейсом он должен был перевезти Институт иностранных языков Красной армии в Москву. Взволнованное лицо Фани. Она не сотрудник института, и ее могут не взять в рейс. В попытках помочь ей куда-то с озабоченным лицом бегает отец. Ну вот, наконец, и пароход. Суматоха посадки, и мы в пути. Мама, папа и я вместе с вещами разместились в 4-местной каюте. Фани с нами нет. На все мои расспросы о ней родители отвечают как-то уклончиво. Загадка разрешилась только на третий день плавания, когда Фаня с таинственным видом появилась у нас в каюте. Оказывается, по просьбе отца ее нелегально поселил в каком-то служебном помещении старший помощник капитана.
Несмотря на огромное количество блох в каюте, это было чудесное восьмидневное путешествие. Я впервые был в настоящем многодневном плавании. Лежа на верхней полке, было чрезвычайно удобно созерцать через окно медленно проплывающие берега, почти сплошь заросшие лесами, маленькие деревушки и большие города, уютно встроенные в волжский ландшафт. Часто встречались другие пароходы и баржи, на которых кипела какая-то другая жизнь, с другими заботами. Проплывая мимо, кажется, Чебоксар, капитан объявил, что в городе выявлены случаи заболевания холерой и поэтому стоянки не будет. Смеркается. За бортом плещется как-то вдруг потемневшая вода. Берегов не видно. Говорят, что входим в Рыбинское водохранилище. Синоптики обещают шторм. Стало жутковато. Покачало, но сурового испытания не случилось. Неожиданная картина представилась нам в районе Калязина. Широкий волжский разлив, затопленные села, торчащие из воды верхушки деревьев, на воде плавают какие-то деревянные строения, из которых доносятся кудахтанье кур, хрюканье свиней, жалобное мычание коров.
В Москву прибываем в позднее вечернее время. Папа остается по каким-то делам на пристани, а мама, Фаня и я, пересаживаясь с одного вида транспорта на другой, продвигаемся к центру ночной Москвы. У сестер нет каких-то документов, и они тщательно избегают метро, поскольку именно около метро концентрируются наряды таинственных для меня патрулей. Расстаемся. Фаня отправляется к себе домой, в подвал у Красных Ворот, а мы с мамой едем к тете Жене в Сокольники. Стучимся в знакомую дверь. Раздается лай незнакомой собаки. Еще минута, и мы в объятиях тети Жени, а рядом с нами почти до потолка прыгает пушистый белый шпиц Мурзик, разделяя общую радость встречи.
Так закончился двухлетний период нашей эвакуации. Была ли она суровой? Ощутили ли мы холод войны? Вспоминая эти годы, я испытываю благодарность судьбе за то, что она отвела от меня все ужасы кровавой бойни. Хотя жили мы по карточкам, а кусочка сахара хватало на пять чашек чая, но мы не голодали. Эхо войны докатывалось до нас и в Сызрань, и в Ставрополь через сводки Совинформбюро, через газеты, через маленькие брошюрки о подвигах Зои Космодемьянской, Александра Матросова, Николая Гастелло.
СНОВА ИЛЬИНКА. ШКОЛА
И снова Ильинка. Она почти та же, что и два года назад. Но я уже другой. Мне почти девять лет, и я – уже многое повидавший мальчик. В сентябре предстоит пойти во второй класс настоящей ильинской средней школы. Помню холодные, не отапливаемые классы. В чернильницах замерзшие чернила. Сорок пять одетых в пальто девочек и мальчиков 2 «А» класса слушают объяснения учительницы Анны Федоровны. Она добрая и простая женщина лет сорока. Интуитивно чувствуется ее любовь к нам, детям. Отвечаем ей взаимностью. В классе я был единственным отличником и из класса в класс переходил с похвальными грамотами, на которых были изображены портреты Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина и лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Впервые у меня появился настоящий друг Алеша Симаков. Жил он в первом доме по улице Наты Бабушкиной, в десяти минутах ходьбы от нашей дачи. Не было случая, чтобы по дороге в школу, проходя мимо его дома, я не кричал: «Алеша-а-а! Алеша-а-а!», – и весь получасовой путь (школа наша находилась по другую сторону железной дороги) обычно преодолевался вместе. На обратном пути мы часто навещали Ильинский рынок, где покупали свои любимые деликатесы: постный сахар и жмых. Зимой путь до школы и обратно по протоптанным пешеходами заснеженным дорожкам я иногда преодолевал на коньках, прикручивая к валенкам «снегурочки», купленные родителями. Чуть позже у меня появились настоящие, на ботинках, коньки «английский спорт».